Платье из серого сукна.
Дорожку вышивки по подолу. И серые круги пялец, что зажимали лен. Голос тихий…
— Иголочка вверх, иголочка вниз. Смотри, запоминай… узор не суть важен, главное, что сама ты в этот узор вложить желаешь. Мысли твои, эмоции. Их и пришиваешь.
Бабушка изготавливала обереги, те самые, эффективность которых наукой не доказана, вот только ехали за ними со всей страны, да записывались наперед.
— Вот… я тогда-то не в самых лучших отношениях с матушкой была. Думала, что она не понимает. Все дети отчего-то думают, что родители их понять не способны. Особенно, когда дело любви касается.
Тетушка на неё похожа.
Тот же мягкий овал лица, те же крупные аккуратные черты.
И взгляд. И жесты. И…
А я выходит, не их гнезда.
— Еще мне всегда казалось несправедливым, что к сестрице моей Аленушке она иначе себя держала. С меня требовали, а ей дозволяли… и когда Аленушка заявила, будто в Москву учиться поедет, матушка лишь благословила её. А меня вот долго-долго отговаривала, что, мол, не надобна мне учеба.
— Обидно, — осторожно заметила я.
— А то… нет, не подумай, я Аленушку любила. Невозможно её было не любить. Она была яркая-яркая, что огонек… я же иная. Тогда-то и не задумывалась, отчего так.
Я все-таки откинула крышку, заглянув внутрь.
Черный бархат, тот самый, настоящий, который на старинных нарядах. И годы нисколько не повлияли на ткань. Но так заговоренная… она мягкая, шелковистая, так и хочется прикоснуться.
— Потом уж я поняла… там, в городе, мне было тяжко. Наши корни здесь. И только из упрямства держалась, не бросила. Все хотелось доказать, что и чего-то достойна, а не только того, чтобы быть сельской ведьмой.
Тетушка не торопила.
Я не торопилась.
Коснулась того, что лежало внутри. И камни полыхнули огненным цветом, признавая мое право их трогать.
— Потом… потом распределение и отработка. И любовь. Возможно, сложись все иначе, я бы и вовсе не вернулось, но… одно к одному.
— А мама?
— У неё все получалось легко. Дар был ярким… и мне бы тоже задуматься, откуда, но отца, так уж вышло, мы не знали, вот и решила, что она в него пошла.
Как и я.
Я вытянула браслет-змейку. Камни алые, камни прозрачные, что вода. Рубины? Алмазы? Оправа ледяная согревается моим теплом, а браслет обвивает руку, ластится, жалуясь, что давно-то о нем позабыли, что…
— Аленушка горела… и любовью тоже. Тот человек, которого она встретила, оказался не самым порядочным. Так она сказала. Замужем она никогда не была, да и имени мне, уж прости, не называла.
— То есть, про рано погибшего…
— Не говорить же ребенку, что отец его — сволочь, — резонно заметила тетушка. — Да и… тогда мне еще подумалось, что родовое проклятье виновато.