Сейчас в пустыне во многих местах вырыты колодцы с бетонированными стенками. Из каждого мы будем пополнять свои запасы воды. Так уж повелось в пустыне — держать все емкости заполненными. Сейчас же набиваем кастрюли снегом и растапливаем его на пылающем жаром каминке.
Аппетит у всех отличный. На импровизированном столике — хлеб, масло, сыр, сгущенное молоко и колбаса. Не без удовольствия^ наслаждением отъявленных гурманов принимаемся за еду. Все кажется вкусным, после города свежий воздух обостряет аппетит. Но чай!.. Кто бы мог подумать, что вода из снега такая соленая! Впрочем, недоумение рассеивается быстро. С ближайшего оголенного ветрами солончака на снег нанесло легкую соль. Выливать чай жаль, поэтому один из моих спутников не без иронии предлагает придать ему характер напитка номадов и добавить в чайник масло и перец, тогда как другой прозрачно намекает, что солончаковая соль содержит не столько поваренную, сколько глауберову соль, как известно обладающую не совсем приятным воздействием на организм человека.
Но надо торопиться, пока земля скована морозом. Вскоре мы вновь плетемся по бесконечным дорогам, выбирая из них те, которые больше подходят для нашего маршрута. Труднее всего, когда дороги расходятся. Вот и сейчас дорога неожиданно разветвляется на четыре стороны. Долго думаем, затем выбираем самую торную, едем добрые полтора десятка километров через барханы и такыры и вдруг… тупик! Нет дальше дороги, и следы машин поворачивают обратно. То же самое и нам остается сделать. От бесполезных заездов дорога становится торной и еще более обманчивой.
Первопроходчик, прокладывавший путь по пустыне, видимо пользуясь компасом, старался держаться одного направления. Но на пути вставали гряды барханов и между ними такыры с твердой почвой. Поэтому дорога чаще всего тянется по такыру, потом пересекает под прямым углом барханы и вновь идет между ними, отчего получается ломаная линия.
На пути встретились обширные и голые поля, давно вспаханные тракторами. Я долго не могу понять в чем дело, наконец догадываюсь: это так называемые посевы саксаула. Они совершенно безжизненны. На них будто по иронии судьбы не выросло не только ни единого кустика саксаула, но нет ни единой, самой плохонькой былинки. На одном таком массиве мы увидели колышек с этикеткой, гласящей о том, что посев сделан десять лет назад. Под посевы саксаула были выбраны голые и засоленные площади, на которых это дерево испокон веков не селилось. Тоненькая и плотная поверхностная корочка земли, слегка скрепленная корешками реденьких растений, крошечными комочками мхов и лишайников, была разрушена мощной техникой, и голая пухлая земля оказалась на поверхности. За нее тотчас взялись периодически дующие здесь свирепые ветры пустыни, поднимая в воздух пыль и песок.