Испуганная моим неожиданным появлением, оса заметалась, ритмично вздрагивая крыльями, потеряла следик джейрана. Мне надоело ждать финала осиных дел, жаль и времени, машина остыла, пора продолжать путь. У осы же неистощимое терпение, носится по земле, размахивая крыльями и усиками. Несколько раз пробежала почти рядом со «своим» следиком и не заметила. Какая-то произошла ошибка в механизме ее ориентации. Но вот наконец наткнулась на норку, сразу узнала, забралась в нее и полетели из ямки струйки выбрасываемой земли. Потом выскочила, отбежала в сторону, из-под кустика вытащила большого безжизненного паука и, не мешкая, затащила его в приготовленное убежище. Там она сейчас отложит на него яичко, потом закроет дверку жилища детки землей и на этом закончит заботу о потомстве.
Пустыня, кажется, уснула под палящими лучами солнца, но вот вдали скачет самка джейрана с маленьким козленочком. На этот раз мать благоразумна, мчится без остановки, без оглядки позади своего чада, этой тщедушной крошки, обладающей способностью к столь же стремительному бегу, как и ее родительница. Потом мы еще встречаем джейранов с крохотными детенышами. Пришло время окота.
Удивительно, как хорошо звери и птицы чувствуют опасность и умеют держаться мест, где их не беспокоят и жизни их не угрожают. Здесь, в глухой пустыне, где нет охотников, живут джейраны и сайгаки, чернобрюхие рябки, саджа, редкая осторожная птица саксаульная сойка. К тому же на лето отсюда откочевали волки и лисы. Они не чета быстроногим джейранам и сайгакам, им. далеко бегать за водой трудно. Как возникло у зверей и птиц это, если так можно сказать, коллективное сознание — мы не знаем.
Давно закончил свои жизненные дела ревень Максимовича, его широкие листья ветер разметал по пустыне, и шаровидные стебли, как перекати-поле, разбежались повсюду, разбросав семена. Красные и хорошо заметные, они застряли в ветвях саксаула, на корежинках, в ямках.
Совсем стало мало черепах. Залегли в спячку. Но следы их могучих лап кое-где еще видны на песчаной почве.
Опять дороги сходятся вместе, разбегаются в разные стороны, пересекают друг друга. Дороги на белой почве из тонкой илистой взвеси, отложенной за многие тысячи лет реками пустыни, понемногу исправляются сами по себе. Пыль в глубоких колеях смачивает весенний дождь, став жидкой, глина засыхает, затвердевает. Пройдет несколько десятков лет, и колеи станут гладкими, зарастут травами. Но вездесущий автомобиль не дает природе залечить раны. Вот и сейчас наша машина едет по затвердевшей глине, не поднимая пыли. Но колеса уже стронули поверхностную корочку земли, а повернув обратно по своему следу, мы уже тянем за собой хвост пыли. Пройдет несколько машин, и опять ляжет в колеях тонкая подушка легкой пыли.