Джуит задвигает последний ящик, складывает картонные коробки одну в другую, выносит их на переднее крыльцо и выбрасывает. Он стоит в темноте, слушая звуки дождя, который дышит ему в лицо холодом. Он так и не открыл водостоки. Он слышит, как вода стекает по бесконечным ступеням. Эти ступени убили его отца. Теперь, когда он вернулся сюда, и больше податься ему некуда, они, должно быть, убьют и его. В том же возрасте. Он закуривает сигарету и вспоминает о всех тех лестницах, которые были в его жизни.
Эти сорок цементных ступеней, покрытые хвоей. Четыре лестничных пролёта, пропахшие кислой капустой, что вели в комнату в Верхнем Вестсайде, в Манхэттене. Солнечная наружная лестница в доме на пляже, где они жили с Ритой. Узкая лестница, что вела в комнату с белыми стенами и видом на море в Венеции, где он жил в одиночестве в шестидесятых, среди странных заблудших молодчиков. То были жуткие времена. Ступеньки есть даже в уютном Мар Виста. Всю жизнь ему приходилось долго карабкаться туда, где он мог бы преклонить голову. Чтобы это могло значить? «Не значит ничего», — доносится из далёкой памяти его собственный голос, произносящий реплику Макбета. Он выбрасывает окурок в дождливую темноту и входит обратно в дом.
Он возвращается с бокалом на кухню и наливает себе ещё. Он садится за кухонный стол. Он устал. День был долгим. С тех пор, как он виделся с ними в последний раз, на похоронах матери, Оуэнс и Юинг, владельцы бюро похорон, отстроили себе новое здание. Архитектура здесь не имела значения. Белые колонны, красный кирпич и газон, который, в отличие от бурых гор, возвышающихся над ним, даже в декабре оставался зелёным. Он разговаривает с двумя приземистыми мужчинами в костюмах и галстуках. Они отвечают шёпотом, изо рта у них пахнет содовым полосканием. Один из них хорошо помнит Сьюзан с похорон Эндрю Джуита, похорон Элис Джуит, похорон Ламберта. Вопреки его совету, Джуит выбирает деревянный гроб. Такова была воля Сьюзан.
В домике настоятеля, безвкусном и крытом коричневым гонтом, что стоит в тени магнолий за церковью Св. Варнавы, Джуит разыскал священника. Это стеснительный молодой человек в поношенных брюках, расползающемся по швам свитере и грубых замшевых ботинках с высокими каблуками. Он удивляет Джуита тем, что знаком с её работами, а не с нею лично. В комнате неопрятно. Он роется в лежащей на полу кипе журналов и достаёт номер «Ньюс-Уик», где её работы упоминаются в рубрике, посвящённой искусству.
— Наверное, это звучит провинциально, — сказал он, — но я гордился тем, что в нашем городе живёт женщина с мировым именем.