Он смотрит на Джуита голубыми глазами, потягивает вино и поводит бровью.
— Надо ли вам спешить с их продажей? Видите ли, у нас, в Калифорнии, такие часы попадаются. Вот если бы вы продавали их в Вашингтоне — там их сочли бы большой редкостью. Там бы дали за них пять или пять с половиной тысяч. Я не могу предложить вам больше трёх тысяч.
Джуит снова пьёт вино на голодный желудок.
— Четырёх.
— Трёх пятисот, — улыбается скупщик.
— По рукам, — говорит Джуит и так энергично трясёт коротышкину руку, что тот пугается. Эндрю Джуит, наверное, так и поступил бы. Если, конечно, забыть о том, что Эндрю Джуит сошёл бы в могилу прежде, чем расстался с этими часами. А, собственно, так и получилось.
Погода наладилась. «Всё прекрасно, солнце ясно». Но холодно. Входная дверь открыта. Джуит стоит посреди гостиной с чемоданами в обеих руках, теми самыми, которые он купил для нью-йоркской поездки Сьюзан. Это не его чемоданы. Они принадлежат особняку. С другой стороны, он оставляет здесь — о, неужели оставляет? — новый цветной телевизор. За который он платил сам. Так что с особняком он в расчёте. Он оставляет здесь и магнитофон, и проигрыватель, и кассеты, и книги. Идёт канун Рождества. Вот если бы у него был способ подарить всё это Лэрри Хэйкоку. Но такого способа нет. Поэтому, все эти вещи достаются собакам. Он пьян. Борода его чешется, и он ставит чемоданы на пол, чтобы почесать её и закурить сигарету. После этого он хлопает себя по карманам, где должен лежать конверт с ключами от дома. Вот он. Он вынимает конверт, смотрит на него и засовывает обратно в карман дублёнки. Он загибает пальцы. Свет, газ, вода, почта — он уведомил всех. Двери и окна закрыты и заперты — кроме входной, в проёме которой он видит звёзды на тёмно-синем холодном небе. Среди бесконечного хлама он отыскал серебряную флягу для виски, которую брал с собою его отец, когда шёл смотреть футбольные матчи зимой. Он отмыл и наполнил эту флягу. Теперь она лежит во внутреннем кармане его пиджака. Он достаёт её, отпивает, закручивает крышку, кладёт обратно и, с сигаретой во рту, выносит поклажу на крыльцо. Он снимает замок с собачки, чтобы дверь заперлась, когда он её захлопнет. «В последний раз», — произносит он про себя с наигранным сентиментальным надрывом. Он берёт чемоданы и спускается вниз по ступенькам, на которые падают отблески уличных фонарей.
Он открывает багажник «тойоты», ставит туда чемоданы и захлопывает крышку. Он садится в машину и доезжает до угла, где останавливается у почтового ящика. Туда он опускает конверт с ключами, адресованный Моргану Ривсу. Как только он покидает подножье, до его ушей издалека доносятся мелодии рождественских песен из громкоговорителей на Главной улице. По этой и ряду других причин ему не хотелось бы проезжать по Главной улице. Однако именно она выведет его на шоссе, по которому он сможет уехать в горы. Он возвращается в тот самый поднебесный городок, где снимался в фильме про бензопилу. Возможно, толстяк из тамошней забегаловки, действительно, говорил всерьёз, когда предлагал Джуиту поступить к нему на работу поваром, если Джуит останется без работы. Джуит надеется, что он говорил всерьёз. Остатки гонорара за съёмки в «Тимберлендз» будут поступать ему ещё многие годы — ведь сериал будут повторять. Если даже ему не удастся устроиться поваром, он знает, что голодать ему не придётся. Однако мысль о том, чтобы никогда не притрагиваться к этим деньгам и скрыться от Морри навсегда, ему льстила. На одной из тех улиц, по которой он развозил газеты подростком, он останавливается у знака «Стоп». Он достаёт флягу с виски и отпивает ещё. Он убирает флягу и едет мимо домов, украшенных маленькими огоньками гирлянд. В горах наверняка идёт снег. Он надеется, что дороги расчищены.