— Он слишком благопристоен, не забывай, — говорит Джуит. — А я неблагопристоен.
У машины, которую они запарковали возле скалы, ОН говорит:
— Мы могли бы жить над пекарней.
— Заткнись ты с этой пекарней, прошу тебя, — говорит Билл.
Раньше над городом всегда царила тишина. Даже здесь, у магазинов на Главной улице, звуки были как бы приглушены. Здесь тоже росли старые задумчивые деревья. И хотя деревья поглощали шум машин, скрадывали крики детей на школьных дворах и звуки воскресного гимна возле церквей, не они создали эту тишину. Её создал санаторий.
Ещё до начала Первой Мировой сюда из Айовы приехал умирать один доктор. Однако, через какое-то время ему стало лучше, по крайней мере, не хуже. Решив, что его здоровье поправили сухой воздух, возвышенная местность и умеренные температуры, он построил на здешних холмах несколько шатких коттеджей с глубокими свесами крыш для больных туберкулёзом. Видимо, он был прав, потому что вокруг санатория вырос город. Однако, почти все горожане были больны и к веселью не расположены, поэтому как-то само собой получилось, что атмосфера города напоминала больничную. Вот почему здесь была тишина.
Тишина эта вошла в привычку. Даже когда туберкулёз перестал быть причиной существования города, а санаторий превратился в дом отдыха для состоятельных стариков, она всё равно сохранялась. Горожане всё так же следили за громкостью своих голосов, ходили на цыпочках и, сидя за рулём, никогда не сигналили. Молчаливый уговор соблюдать тишину замедлил и всё движение в городе. В спешке, лихачестве и суете люди могли позабыть о том, что нельзя издавать шумов. Дурачества вызывают у людей смех — ещё одну разновидность шума. Поэтому даже самые молодые горожане учились вести себя разумно, чему, однако, не особенно радовались.
Сейчас в городе шумно, и Джуита это забавляет. Это не просто гудки машин. По городу проезжают грузовики неимоверных размеров. В старые времена им запрещалось тут ездить. В тени деревьев на мотоциклах в сияющих на солнце шлемах стремительно несутся домой студенты нового государственного колледжа. По тротуарам мимо витрин магазинов разгуливают компании детей и подростков. Молодые люди смеются, кричат, прыгают, толкаются и, запрокидывая головы, пьют некрепкие напитки из ярких банок. Они поедают тако, гамбургеры, пиццу, картошку-фри. На улице? Да, это уже совсем не тот старый Пердидос. Все передвигаются оживлённо, даже крохотные старушки с толстыми отдувающимися собачонками.
Театр утратил свой былой блеск и шарм. Броский неоновый росчерк «Фиеста» крепится на панно из зигзагообразных полос над рядом сверкающих стеклянных дверей. Сразу за театром находится аптека, где ему посчастливилось найти место, чтобы запарковать машину. Он опускает десять центов в новенький счётчик-крепыш, а затем оставляет рецепт для Сьюзан на белом аптечном прилавке, который находится позади рядов грабель, тяпок, совков и садовых шлангов, кастрюль, сковородок, тостеров, плюшевых игрушек, трёхколёсных велосипедов. Подбор препаратов займёт какое-то время. Джуит выходит на улицу, чтобы прогуляться по тротуару, тесному от прохожих.