Пока Санин с Самураем вели наблюдение, так и получалось. Свой прожиточный минимум Щуп нарабатывал только к закрытию рынка, потом еще стоял в очереди за ханкой и через пустырь шел уже в темноте.
Но потом несколько дней подряд гаду везло – он набирал нужную сумму раньше. Самурай в кустах скрипел зубами от злости, когда бугай в драном кителе проходил мимо, размахивая авоськой.
Только в следующий понедельник, двадцать четвертого, всё наконец срослось.
Щуп ушел с рынка только в полшестого. Из магазина, нагруженный, пробился через толпу уже в густых сумерках.
– На исходную позицию. Работаем! – сказал Самурай. Они наблюдали из-за угла.
Побежали. Напарник задыхался, отставал, у него еще был с собой тяжелый сверток.
Едва заняли заранее облюбованное место, едва отдышались – на дальнем конце пустыря появилась массивная фигура. Щуп топал по тропинке сосредоточенной походкой алкоголика, спешащего сесть за стол.
– Давай, – шепнул Самурай.
Санин неторопливо пошел навстречу. В лицо не посмотрел, еще и зевнул, но, оказавшись за спиной у Щупа, развернулся, подскочил и с размаху вмазал кулаком (в нем свинчатка) по бычьему загривку. С одного удара Щуп не упал, только покачнулся. Пришлось двинуть еще раз, сильнее. Тогда рухнул, зазвенело разбитое стекло.
От кустов вприпрыжку несся Шомберг.
Вдвоем они оттащили бесчувственное тело в кусты, перевернули на живот, вытянули руки. Санин каблуком впечатал в землю одну кисть, потом другую. Хрустнули кости. Для верности еще и наступил обеими ногами – чтоб не рыпался.
Самурай чуть не приплясывал. Даже запел, чего с ним никогда прежде не бывало:
Озари стон ночи улыбкой,
И стан твой гибкий
Обниму любя!
До зари, до утра прохлады
Я петь серенады
Буду для тебя!
Голос у него оказался неожиданно высокий, приятный.
Пнул лежащего ногой по уху. Тот застонал, приподнял голову, но ничего кроме санинских сапог увидеть не мог.
– Помнишь, начальник, воркутинский этап? – спросил Санин, нагнувшись. – Как зэкам кости ломал, помнишь?
Щуп промычал нечленораздельное.
– Высокий суд зэковской справедливости рассмотрел ваше дело, гражданин Щуп, и перед оглашением приговора дает вам возможность привести доводы, которые могли бы смягчить наказание. Нам такой возможности ваша поганая власть не давала. Есть вам что сказать в свою защиту?
– Сука, – прохрипел старший лейтенант, попробовал выдернуть руки из-под санинских подметок и взвыл от боли.
– То, что вы – сука, суду известно и основанием для облегчения участи не является. Иван Афанасьевич Щуп, вы приговариваетесь к тому же, на что обрекали других. К перелому хребтины и последующему параличу.