– Лучше выпьем за успешное переиздание словаря.
Он осторожно, негромко чокнулся, посерьезнел.
– Знаете, я ведь к вам приехал не только сумочку отдать, но и повиниться. А также от души поблагодарить. Вы были правы насчет того глагола. Я вас высмеял, но потом, когда вы ушли, на всякий случай полез проверять. Оказывается, он встречается еще у Секста Проперция, и просторечным его никак не назовешь. Буду снимать курсив «вульг.». Mea culpa[3].
Михаил Александрович потупил голову, а Тине сделалось совестно.
«Как я могла заподозрить, что он… Что за самомнение! Тоже еще объект вожделений, посмотрела бы на себя в зеркало! Господи, а вдруг он догадался, что я такое про него подумала? У меня вечно всё на лице написано».
– Но как вы-то до этакой тонкости докопались? – спросил Смысловский столь почтительно, что Тина окончательно устыдилась. – Ведь сам Малинин ошибся!
– Среди отцовских книг есть грамматический справочник Тюбингенского университета, довольно редкий. Я по нему проверяю всё сомнительное. Сейчас достану, покажу.
Она перенесла стул к полкам. Место справочника было на самой верхней. Чтобы дотянуться, пришлось встать на стул. Сняв тапочки, Тина залезла, приподнялась на цыпочках.
Вдруг сильные и очень горячие руки взяли ее за талию – там, где задралась кофточка и обнажилось тело. Пальцы нежно провели снизу вверх по голой коже. Та мгновенно пошла мурашками, а сама Тина вся заледенела.
Тогда, осмелев, доцент легко снял ее со стула, поставил на пол и стал сзади целовать в шею. Ладонями накрыл груди, легонько сжал.
Ничего более отвратительного с Тиной за двадцать семь лет жизни не происходило.
– Немедленно отпустите, – прошептала она сдавленно. А когда он не послушался, крикнула что было мочи:
– Уберите руки!
Смысловский отшатнулся. В стену свирепо заколотили.
Развернувшись и глядя снизу вверх на безмерно удивленную физиономию «селадона», Тина прошипела:
– Как вам не стыдно!
– Что за перепады! – растерянно и оскорбленно сказал Михаил Александрович. – Сначала оставляете адрес… Знаю я эти женские штучки!
– Никаких штучек! – Ее голос задрожал от слез. – Как вы могли! Как вы могли! Я больше не буду с вами работать. А если еще когда-нибудь увижу вас в редакции…
– Что вы сделаете? – язвительно поинтересовался он. – В партбюро про мой моральный облик напишете?
– Я уволюсь.
С доцента слетел весь лоск.
– Тоже еще! «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели»! – Он задохнулся от возмущения. – Да нужна ты мне, вобла сушеная!
Повернулся – и за дверь. Обиделся.
Только Тина перевела дух, а он снова тут как тут.