И в-третьих, слизняков почти невозможно убить. Их можно давить, резать, топить, измельчать – все будет бесполезно. Гразг, на которого наступили ногой, становится только злее. Расплющенная плоть бодро стекается обратно, а слизняк становится намного шустрее и активнее жрет все вокруг. Разруби на два куска – получишь двух маленьких и очень злых гразгов. Единственное, чего они действительно боятся – огонь, и то подойдет не всякий. Сжигать слизняка на обычном костре можно несколько часов кряду, будет лишь шипеть и исходить вонючим паром. Раскаленное железо в руках сильного садма работает гораздо эффективнее.
Еще ходили упорные слухи, что гразгов привлекает металл и эйр, но прямых доказательств не было. Некоторые всерьез верили, что гразги могут народиться даже внутри спящего человека. Способ борьбы с нашествием слизняков все равно оставался один – выжигать всех до единого, обшаривая даже самые укромные места.
Вот и приходилось Браку ползать по темным, холодным с ночи тоннелям, выискивая следы тварей. С десяток гразгов пали жертвой давилки, но заканчиваться они и не думали. Несколько раз он натыкался на таких же бедолаг из экипажа гигатрака, ползущих навстречу. В этом случае приходилось с трудом разворачиваться или пятиться задницей до очередного отнорка. Страдать приходится всем, будь ты хоть трижды старший. Даже Кронг, скорее всего, сейчас обшаривает внутренности кабины “Мамаши” с железкой в руке.
Хотя Логи может и отмазался, с него станется. Разогреть железо до нужной температуры он все равно не может.
Гразги закончились, когда день уже перевалил за середину. Покинув внутренности гигатрака, Брак долго отогревался за столом в мастерской, старательно выкашливая набившуюся в легкие пыль. Рядом мрачно сопел вымотанный до предела Рист, едва не надорвавшийся в трюме. Подошедший мокрый Ухол, напротив, был отвратительно жизнерадостен, как и положено человеку, первым занявшему помывочную после целого дня совместного вычищения выгребных ям.
– Ну что, сосунки, ушатали вас гразги? Колитесь, у кого сколько.
– Отстань, Ухол. И без тебя тошно, – сын Часовщика устало потер длинный нос. – Штук тридцать, не считал.
– У меня двадцать три, – Брак попытался вытряхнуть паутину из волос, но быстро оставил это занятие. – И еще восемь у трака.
– А у меня шестьдесят один! Или около того, – Ухол радостно осклабился. – Я же говорю – сосунки.
– Это потому, что ты всю третью палубу разом выжег, – подошедший Аздан плюхнул на стол захрустевший сверток. – Откуда только дурь берется, сводить ведь ни шарга не умеешь.