Каждый вечер в его комнате было темно. И все темнее становилось в ее душе… Нет, конечно, было и хорошее! Например, они с тетей Умринисо разрезали сверток красного сатина, который принес Масуд из сельсовета, на пионерские галстуки, аккуратно обшили все края, и было первое пионерское собрание, был настоящий праздник, у многих детей на глазах появлялись слезы радости, когда их принимали в пионеры. Они становились ленинцами. Какой гордостью светились детские лица после того, как Масуд объяснил, что галстук — это кусочек знамени на груди, это часть революционного огня, который нужно хранить и поддерживать в себе и других. А в конце этого первого сбора, на котором присутствовали и Исак-аксакал, и Батыров, и многие другие ветераны революционных боев, а теперь мирные крестьяне с ходжикентских полей, ее, Салиму, выбрали старшей вожатой дружины.
Было чему радоваться. Но когда же она поделятся своей радостью с Масудом, когда они проведут вместе хоть полчаса, когда она услышит от него не служебные, а совсем другие слова и голос его зазвучит мягче и ласковей?
Сегодня он совсем не ночевал дома. Где он был? Она словно следила за каждым его шагом и видела, когда он пришел, уже под утро, поспал часа полтора-два и вскочил. Умывался, напевая, как будто ничего и не было, а за завтраком хмурился и вздыхал. Ей все время хотелось спросить, как он себя чувствует, что его расстраивает, но душу грызло только одно: где он был этой, ночью?
— Помните, Салимахон, — спросил он, принимаясь за чай, — в нашем училище был студент Талибджан Обидов? Гордо ходил! Так гордо, что его почтительно, великосветски, а мы и чуть насмешливо звали Обидий…
— Да, да, кажется, помню…
— Ну вот, — сказал Масуд, опуская пиалу и снова наливая в нее булькающего и парующего чая, — он приехал в Ходжикент представителем Наркомпроса. Сегодня в школу придет.
— О, как хорошо, — пропел Кадыр-ака я молитвенно сложил руки. — Слава аллаху!
— А зачем он приехал? — спросила Салима.
— Познакомиться с нашими нуждами… нашей работой… Учтите это!
Словно впервые, Салима заметила, какое у Масуда уставшее, осунувшееся от бессонницы лицо. Не гулял он этой ночью, а ходил встречать и устраивал ташкентского представителя. Зря ты так корила его, зря! Запомни это, придира.
А Масуд, пока Салима ругала себя, думал: а вдруг Обидий и не представитель Наркомпроса, приехал к ишану по каким-то своим делам? А он уже объявил! Кому? Своим людям. Скажет — ошибся, в крайнем случае…
— Тетя Умринисо, уберите, пожалуйста, все кругом особенно тщательно. Чтобы важному представителю не к чему было придраться. Такую чистоту наведите — хоть каплю масла, как раньше говорили, слизывай языком!