– Лизетта, сделай милость, пойди разбуди Клелию. Ей пора вставать! – воскликнула Маддалена, когда служанка появилась в гостиной, чтобы убрать со стола.
– Иду, синьора, – отозвалась та, прикрывая за собой дверь.
Клелия.
По лицу Маддалены пробежала мрачная тень. Это имя выбрал Джон.
Всякий раз, когда кто-нибудь звал Клелию, Маддалена чувствовала, будто кто-то кольнул ее сердце булавкой. Рана, причинявшая ей боль, время от времени кровоточила, оставляя яркие пятна на белоснежном полотне воспоминаний. Маддалена прекрасно понимала, что от этой боли не существует спасения.
Когда Клелия была маленькой, отец не раз рассказывал ей историю о заключении мира между этрусками и римлянами – когда царь Порсен взял в заложницы десять римских девушек. Среди них была и прекрасная Клелия, которая сбежала из плена, переправившись через Тибр вплавь. Римляне, однако, вернули беглянку Порсену, желавшему во что бы то ни стало узнать, кто помог той устроить побег. «Я сделала все сама», – ответила царю гордая Клелия. За решительность и храбрость Порсен помиловал девушку, имя которой впоследствии стало символом свободы.
Девочка просила отца рассказать эту историю еще и еще. Ей так нравилось, когда он говорил, что она такая же храбрая, как римская Клелия. Джон рассказывал эту историю пятилетней дочери на ночь, чтобы та поскорее заснула, однако своими рассказами лишь разжигал ее любопытство. Сейчас Клелия превратилась в семнадцатилетнюю молодую особу с необузданным темпераментом и мало чем походила на мать. Со стороны скорее казалось, что Клелия – родная дочь Федерико.
– Мама!
Очнувшись от воспоминаний, Маддалена глубоко вздохнула и обернулась к улыбающейся дочери. От Джона Клелия унаследовала темно-серые глаза и пушистые длинные ресницы.
Девушка была настолько миниатюрной и хрупкой, что казалось, она в любую секунду может рассыпаться, как фарфоровая статуэтка. Впрочем, это впечатление сразу улетучивалось, стоило Клелии заговорить и показать свой нрав.
– Доброе утро, сокровище мое!
– Знаешь, я думала, как отметить мой день рождения, – начала Клелия, присаживаясь рядом с матерью. – Конечно, восемнадцать – не двадцать один. Но это тоже важная дата, правда?
– Любая дата важна, если ты придаешь ей значение.
– Ну тебя с твоей философией! – фыркнула Клелия. – Ты говоришь прямо как папа. Лучше обсудить это с ним.
– Перестань! – рассмеялась Маддалена. – Что ты там придумала? Не донимай отца, он сейчас занят вопросами мировой политики.
– Чем-чем?
– Давай не будем об этом. Скажи лучше, что ты придумала насчет праздника.