– Это я. А вы, господа…
– Я лейтенант Бауэр, а это сержант Стифтунг. Нам стало известно, что вы храните у себя имущество, принадлежащее государству. Мне приказано, граф, принять у вас данный предмет либо привлечь вас к ответственности за ненадлежащее хранение. Например, если предмет был утерян, то вам как лицу материально ответственному придется понести наказание. Поверьте, граф, мы не хотим причинить вам неудобства. Так что, надеюсь, быстро придем к удовлетворительному решению данного вопроса.
– То есть либо я должен отдать вам фамильную реликвию, либо вы меня арестуете?
– Как вы понимаете, граф, мы в любом случае должны решить вопрос удовлетворительно. Вы предпочитаете сделать это за колючей проволокой концентрационного лагеря или в комфортабельных условиях вашего дома?
Я потерял терпение, выслушивая эти саркастические угрозы.
– Полагаю, в лагере компания окажется лучше, – сказал я.
И не успел я позавтракать, как меня задержали, надели наручники и посадили в автобус с такими жесткими сиденьями, что, пока мы ехали по старой дороге, ведущей из Бека, при каждом толчке я едва не оказывался на полу. Ни криков. Ни угроз. Ни брани.
Очень плавный переход. Еще минуту назад я был свободен и сам решал свою судьбу, а теперь стал заключенным и не владел даже собственным телом. Реальность накатила очень быстро, даже автобус не успел остановиться, мне приказали, уже не так вежливо, выйти наружу, в холодный дворик. Возможно, это был двор старого замка или чего-то другого, что они превратили в тюрьму. Разбитые стены, выщербленный булыжник. Место, по всей видимости, давно забросили. По верху стены бежала новая колючая проволока и была установлена пара крытых башенок с автоматчиками. Я едва стоял на ногах; меня протащили через арку, по грязным туннелям, и вывели в большой двор, полный наскоро сколоченных бараков, построенных для беженцев во время войны. Я понял, что меня привезли в концентрационный лагерь среднего размера, видимо, ближайший к Беку. Я не представлял, как он назывался, меня тащили от одной двери к другой, привели в главное здание и поставили перед офицером, регистрировавшим вновь прибывших. Вся эта ситуация нравилась ему не больше моего. Я ведь стоял перед ним в военной форме со знаками отличия и не слишком соответствовал образу политагитатора или иностранного шпиона. Я решил, что предстану перед ними именно в таком виде, чтобы они увидели всю абсурдность своего режима.
Он сообщил, что меня подозревают в политической деятельности, угрожающей имуществу и безопасности государства, и поэтому «временно задержали». Мне не предъявили обвинений, но и не разрешили защищать себя. Да в этом и смысла не было. Все, кто принимал участие в грязном фарсе, знали, что это всего лишь спектакль, что нацисты стоят выше закона, который они открыто презирают – точно так же, как презирают христианство со всеми его заповедями.