Парламент тем не менее был создан, бесспорно, он был по сути продуктом стихийности, каких-то сложившихся управленческих взглядов не было. Я помню, как после первого заседания российского парламента, именуемого в тот момент Верховным советом России, я вышел в фойе. В то время в журналистских кругах я был человеком известным, и ко мне бросились мои коллеги, интересуясь моим мнением о парламенте. Мой ответ привёл в ярость демократов, тем более что я числился в их кругах. Я сказал, что первый раз вижу собравшихся в одном месте и в одно время такое количество некомпетентных людей. Это было действительно так. Судя по вопросам, задаваемым в зале, как и ответам на них, масштабы непонимающих и незнающих были невероятными. Трудно было представить, что людям предписано управлять страной, создавать законы, по которым этой стране придётся жить. Но получилось то, что получилось.
Люди с мощной школой советского управления, не принявшие идею массовой приватизации, оказались не нужны. Младореформаторы не понимали, какой сокрушительный удар они наносили системе, которую хотят построить. Они обрекли её на кадровый голод и нашествие непрофессионалов. Я видел это и понимал, что происходит, и, оказавшись в круговороте событий, мне следовало самому себе ответить на вопрос: чего ты хочешь? Где и в каком качестве видишь себя в этом малопонятном мире? Будучи убеждённым демократом и сторонником перемен в новой России, я понимал, что первое, что следовало создавать, это как профессиональную, так и интеллектуальную среду новой власти. Ибо и то, и другое в ней отсутствовало. Незнание жизни во властных структурах было вопиющим.
Во власти образование и жизненный опыт – две равные составляющие, отсутствие одной из них делает руководителя любого уровня неполноценным. Но для того, чтобы решать проблему интеллектуального окружения высокой власти, надо самому быть значимым для неё.
В российском парламенте я числился заместителем зампредседателя комитета по СМИ. Это было логично – у меня был громадный опыт редакторской работы на посту главного редактора всесоюзного журнала. Затем я перешёл в «Московские новости» к Егору Яковлеву в качестве первого заместителя. Эта газеты была бесспорно чисто политической и едва ли не самой авторитетной в политических кругах в начале 90-х. Время стремительно менялось, и демократия 90-х, не имеющая никаких организационных ограничений, превратилась в среду обитания по принципу «что хочу, то и ворочу».
Цензура как таковая перестала существовать, и в этих условиях газеты, журналы, издательские холдинги возникали стихийно. Всё это следовало принимать как реальность, но в мире свободы без границ начинала брать верх вакханалия. Поэтому надо было вырабатывать новые правила игры, а проще говоря, навести элементарный порядок в мире СМИ. Неприятие новой властью, а точнее, отторжение советского прошлого по принципу «всё, что угодно, но только не так, как в советское время» породило массу глупостей и опрометчивых шагов. Мне памятны слова Сокурова, прекрасного кинодокументалиста, произнесённые им много позже, когда сотворённый младореформаторами развал экономики страны стал очевидным: «Театр начинается с вешалки. А партия – со средств массовой информации, которые она создает, как рупор своих идей, газет и журналов».