Иногда меня охватывает страх, что ты все же увидишь записи, сумеешь понять, что в них. Ларри, ты уже немного знаешь итальянский, значит, мне придется перейти на сербский. Жаль, что я так и не выучила русский, о котором ты говорил, что уж этим языком не займешься никогда в жизни.
Я недооценила своего супруга. Мне далеко до тебя, Ларри, во всем далеко. С первого дня моего возвращения из больницы домой ты столь убедительно играешь доброго, внимательного, но очень занятого супруга, что те, кто плохо знает нас с тобой, вполне могут поверить. Друзья не верят, но ты все равно играешь, даже передо мной, даже перед собой. Ларри, у тебя совсем стерлась граница между жизнью и ролью, второе важней. Я помню твою фразу, что если сорвать маску с настоящего актера, то под ней окажется второй актер. А где же ты настоящий?
Написала и ужаснулась. Кажется, я видела, вернее, слышала и чувствовала тебя настоящего – когда ты упирался коленкой в мою шею и командовал медсестре: «Еще укол!» Нет уж, лучше играй, по крайней мере, я знаю, по каким правилам ты это делаешь и чего ждать дальше.
А ты не боишься, что под очередной маской уже больше ничего не будет?
Я не уверена, что мне нравится вот этот разбор по косточкам тебя и себя, он приводит к тому, что я все больше ужасаюсь тому, что происходило, и результатам своей жизни. К сорока годам оказаться с репутацией психически больной и безо всяких перспектив? Нет, этого легче не сознавать.
Позвонила Марион и попросила, чтобы я для нее подробно описала, что чувствовала при встрече с… Ли Холманом. Я даже плечами пожала:
– При чем здесь мой первый муж?
– Вивьен, пожалуйста…
– Ну, хорошо, я напишу. Конечно, первые годы после того, как я ушла к Ларри, было трудно, Холман не давал развод, но теперь мы друзья. И даже Ларри сейчас не против нашей дружбы.
– Сначала не о разводе, а о встрече и семье. Все же вам есть о чем вспомнить, у вас дочь. А вот потом подробно опишите свои и, как вам кажется, его чувства во время и после развода. Не страшно, что придется повторяться. Думаю, посмотрев внимательно сначала на Ли, а потом на Ларри, вы многое поймете.
Эти подробности Ларри уже вовсе ни к чему, потому пишу, ни к кому не обращаясь либо обращаясь к Ли.
С Ли Холманом мы познакомились в феврале 1932 года. Ли было тридцать два, он уже вполне состоялся как личность и как профессионал, был красив спокойной мужской красотой без смазливости, зато с атлетическим сложением, обожал яхты, верховую езду, мотоциклы, автомобили, путешествия и друзей, с которыми было бы не скучно и можно совершить рискованные походы. В зале суда звезд с неба не хватал, потому что при юридическом образовании и добросовестной въедливости не был «книжным червем».