– Я так рада, что мы приехали! – объявляет тетушка Джет.
Салли улыбается, светло и печально:
– Давно вас нужно было пригласить. Я просто думала, вы не захотите.
– Это тебе наука, что никогда нельзя судить о человеке наугад, – назидательно говорит племяннице Фрэнсис. – Для того и существует язык. Иначе обнюхивать бы нам друг друга по-собачьи, выясняя, что и как.
– И то верно, – соглашается Салли.
Чемоданы заносят в дом, что оказывается нелегкой работенкой. Антония и Кайли с криками: «Раз-два, взяли!» – выполняют ее сообща под бдительным надзором тетушек. Джиллиан, выжидая у окна, колеблется, не улизнуть ли ей через заднюю дверь, избавясь от необходимости выслушивать критические замечания тетушек о том, как она испортила себе жизнь. Однако, когда Кайли с Антонией вводят тетушек к ней, Джиллиан, наэлектризованная до кончиков своих светлых волос, продолжает стоять где стояла.
Кое с кем происходят перемены, после которых нет возврата к тому, что было. С бабочками, например, или с женщинами, которые слишком часто влюблялись не в того, кого надо. Тетушки цокают языком при виде взрослой женщины, которую помнили еще девчушкой. Они, быть может, не всегда кормили ее обедом вовремя и не следили, чтобы чистое белье было сложено в комоде аккуратными стопками, но главное – они были. Это у них искала утешения Джиллиан в тот первый год, когда ее в детском саду таскали за волосы и дразнили ведьмой. Салли она никогда не рассказывала, как плохо ей там, как ее травят, а ведь было-то ей всего три годика! Но уже тогда она знала, что в этом признаваться неловко. Что надо крепиться и молчать.
Каждый день, возвращаясь домой, Джиллиан уверяла Салли, что день прошел прекрасно – она играла в кубики, рисовала красками, кормила кролика, который грустно глядел на детей из клетки возле шкафа для верхней одежды. Но тетушек, которые приходили забирать ее из сада, ей было не провести. Волосы у нее к концу дня были всклокочены, лицо и руки исцарапаны в кровь. Тетушки уговаривали ее держаться особняком – читать книжки, играть в игрушки одной, а если кто-нибудь обидит или заденет – пойти сказать воспитательнице. Но Джиллиан тогда уже верила, что заслуживает такого ужасного обращения, и не бежала ябедничать к воспитательнице. Старалась как могла прятать обиды в себе.
Тетушкам, впрочем, не составляло труда догадаться, как обстоят дела – по тому, как горестно сутулилась Джиллиан, когда натягивала на себя свитер, с каким трудом она засыпала. Со временем большинству детей надоело приставать к бедняжке, но кое-кто из мучителей не унимался, шипя ей: «Ведьма!» – всякий раз, как она оказывалась рядом, захватывая прядь ее волос и дергая что есть мочи, нарочно проливая виноградный сок на ее новые туфельки, – так продолжалось вплоть до рождественского утренника.