Спускаясь по лестнице на первый этаж, Лаис мысленно перебирала намеченные на сегодня дела. Приедут арендаторы, и нужно разобраться со всем, с чем обычно приходится разбираться: долгами, чрезвычайными обстоятельствами и неудачами на сельскохозяйственном поприще, падежом скота, претензиями к чужим наделам, жалобами на протекающую крышу… Нужно распорядиться, чтобы проветрили залы и выбили пыль из ковров и накидок: через несколько дней прием, нельзя ударить лицом в грязь. Милый каламбур. Хотя соберутся только самые хорошие друзья, не стоит пренебрегать чистотой, а Мэри и Сьюзен плохо вытирают пыль, просто разметают ее по темным углам, это давно известно. Нехорошо получится, если лорд Эшли облокотится о каминную полку и испачкает рукав бело-голубого камзола.
Лаис отложила все эти мысли на потом. Она не затем поднималась в такую рань, чтобы перебирать дела, о которых можно подумать часом позже.
Внизу было тихо, все еще спали. Лаис взяла в ящике старого шкафа ключ от черного хода, бесшумно прошла коротким коридорчиком, задув свечу и оставив ее на столике, и привычно в полутьме отперла дверь. Потом выскользнула наружу и закрыла ее за собой.
Туман приобрел удивительный жемчужный оттенок: рассвет был близко. Надо поторопиться, если она хочет вернуться до того, как встанут слуги. Иначе Джейкобс будет опять смотреть на нее печальными слезящимися глазами и, качая головой, приговаривать:
– Опять вы ходили туда, миледи…
Ходила. И ничего не могла с собой поделать. Особенно сегодня.
К счастью, на Лаис были мягкие туфли, так что гравий почти не скрипел у нее под ногами, когда она быстро шагала по дорожке, иногда останавливаясь и срывая то один цветок, то другой. Туман расступался перед нею и снова смыкался за спиной. Он был таким тяжелым и плотным, что Лаис видела не дальше чем на десяток футов – однако ей, знавшей все закоулки Джиллейн-Вэлли, нечего было опасаться. Этой дорогой она ходила множество раз. Да и идти-то недалеко.
Из тумана выступила кованая ограда. Лаис толкнула калитку, противно заскрипевшую (надо сказать, пусть смажут петли), и пошла уже медленнее, сжимая тяжелые от росы цветы. В ранней утренней дымке предметы казались больше, запахи – резче, а звуки разносились далеко. Лаис слышала, как перекликаются гуси на реке, до которой была добрая миля, и как лают собаки в соседней деревушке.
Белый мраморный склеп вдруг вырос из мглы, и Лаис на секунду приостановилась, чтобы справиться с дыханием, однако тут же вздернула подбородок и шагнула внутрь. Ее обняла другая прохлада – не свежего утра, а холодного камня. Тяжелые надгробия, угловатые буквы на ледяном мраморе… Ей не надо было далеко идти. Она остановилась перед той плитой, что лежала ближе всех ко входу.