Наследник для императора (Помазуева) - страница 163

Дракон впечатлился размером грозящей мне катастрофы и заторопился с печкой, стараясь согреть наш дом и разогреть ужин, тем более что вскорости и мама должна прийти. Не ожидала, что наш домашний очаг, верно и преданно служивший столь долгие годы, будут разжигать таким образом. Собственно, если бы я подумала, что дракон вдует внутрь свое пламя, то воспротивилась бы сразу. Но Дирк совета не спрашивал, считая себя самым умным. Решив, что разница между деревенской печкой и камином небольшая, подошел к проблеме радикально.

Огненный вихрь, выданный под сильным давлением, влетел в зев несчастной печи, за которой ухаживают, чистят и белят каждый год, поднял тучу пепла и сажи и вернул все это обратно в лицо Дирку. Потому что печка не камин! Здесь надо заслонки открыть, дров подкинуть и разжигать аккуратно, чтобы тяга не задула огонь. Кто же с драконьим пламенем в закрытое пространство лезет? Только самый самоуверенный дракон в мире, то есть Дирк!

– Бездна! – заорали мы одновременно.

Надо сказать, что я ограничилась одним упоминанием темной прародительницы, а вот дракон разукрасил свою речь цветисто и от души, выписывая такие обороты, что я бы, может, в другой момент и вдохновилась, но сейчас подскочила к пострадавшему и постаралась прекратить его дикий ор на весь дом.

– Стой ты, дракон облезлый! – орала я и пыталась остановить возмущенного Дирка. – Закрой глаза, надо промыть.

– А-а-а! – было мне ответом.

– Нечего орать!

– Сама такая!

– Умолкни, ящерица! Тебя спасать надо!

– Троллий потрох!

– Уймись, я тебе говорю, блошиный рассадник!

– У меня нет шерсти и тем более блох!

– Я смотрю, дочка зятя в дом привела.

В наш дружный ор неожиданно ворвался веселый голос мамы, заставивший меня замереть на месте, а Дирка приглушить звук. Но дракон не прекратил тереть глаза, в которые попала зола. Думаю, он только в далеком детстве совершал такие ошибки, поэтому чувствовал себя неудобно, оттого и взвился в момент.

– Мама? – спросила я ошалело, не веря своим глазам.

– Я, дочка, – радостно улыбнулась она своей белозубой улыбкой.

Она была все такая же – высокая, с правильными чертами лица. Волосы, спрятанные под туго завязанной косынкой, скромное платье из домотканой ткани, обычные сапоги из грубой кожи, которые мама сейчас снимала на входе, и вся такая домашняя, родная. До слез пробило. Я кинулась к ней, бросив негодующего на коварство печки дракона, и прижалась всем телом к самому близкому во всем мире человеку.

– Мама, мамочка, – шептала ей в эти мгновения я.

– Доченька, котенок мой, – отвечала она, поглаживая меня привычным жестом по плечам, голове.