«Расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие», — посоветовал бы вице-король Индии Джордж Керзон, попав в такую ситуацию, будь он, конечно, жив.
Самое страшное, что пленник не терял сознания, а «наслаждался» пытками на полную катушку.
Первое, что почувствовал невольник, — тяжелое прикосновение к руке. Но оно почему-то не обжигало, а морозило… Хотя его тело этот факт не волновал, оно готовилось к худшему — кожа уже запузырилась от ожога. В очередной раз вспыхнул яркий свет под потолком, ослепивший узника даже сквозь закрытые веки. Уши наполнились электрическим треском, как при коротком замыкании. На этом заурядность событий закончилась и перешла в разряд «хрен знает что».
По телу пленника теперь растекалось божественное наслаждение, напоминающее оргазм. Лицо приобрело наиглупейшее выражение, и вскоре исчезла терзающая его боль… Совсем… Без остатка… Как будто кто-то властной рукой выключил рубильник с надписью на лицевой стороне: «Страдания Алешки Юдина».
— Не спи, замерзнешь, — раздался громом голос садиста в голове, а эхо еще долго терзало стенки черепной коробки, постукивая по ней увесистой кувалдой.
Это была чистейшая родная речь, без намека на акцент. Словно мученик сейчас не у черта на куличках, а в милом его сердцу Куйбышеве. Сказать, что это вызвало у него изумление, значит, ничего не сказать. Пленник на мгновение подумал, что сошел с ума. Либо… Однозначно, только первое, без вариантов.
Он продрал глаза и увидел обезображенное лицо мучителя. Вот только что-то в нем изменилось… Глаза… В них копошился разум, а не животное безумие. Как будто в чудовище вселился… бес…
— Что уставился? Нравлюсь? — наигранно съязвил мучитель.
— Нет… Зачем была эта комедия?
— Не заметил, что тебе сейчас смешно. Может, пятки пощекотать? — сказал садюга, приближаясь вплотную к лицу заложника и обдавая его зловонием.
— Шут невеселый попался, всем уродам урод, — парировал приободрившийся пленник, ехидно скаля беззубую улыбку.
— Я вижу: ты разговорился. Достаточно на сегодня. У нас нет времени на «светские» беседы, — оборвал он разговор и вернулся к столу, ломящемуся от пыточных изысков.
На этот раз в его руках появился громадный мясницкий тесак, что не могло не напугать узника. Другого мяса, кроме него самого, здесь не было.
«Язык — мой враг, сгубил в самом расцвете сил», — подумал напоследок невольник и снова закрыл глаза.
— Не дергайся! — крикнул командирским голосом убийца надежд.
Меньше всего пленнику сейчас хотелось дергаться, изверг мог бы и не произносить ненужных слов. Удар за ударом колыхали воздух с обеих сторон от «без пяти минут трупа», сопровождаемые глухими мощными ударами о деревянный стул. Конечности обретали свободу, но боль к мученику не вернулась. Вот они, фантомные ощущения, во всей красе.