А потом индсмену поднесли медленно действующий яд, «огненную воду». За ней пришли оспа и другие отвратительные болезни, уничтожившие деревни и выкосившие целые племена. Когда красный человек заявлял о своих правах, ему отвечали порохом и свинцом. Он снова отступал перед превосходящими силами бледнолицых. Ожесточенный и загнанный в угол, краснокожий мстил каждому белому, повстречавшемуся на его пути. В ответ вырезались целые племена. Постепенно этот храбрый охотник, бывший когда-то гордым, правдивым, искренним и всегда верным своим друзьям, превратился в недоверчивое и лживое существо, тайно подкрадывающееся к своему врагу, чтобы нанести коварный удар. Но разве не белый виноват в этом?
Табуны диких мустангов, из которых краснокожий выбирал себе самого смелого скакуна, – где они сейчас? Где теперь увидишь бизонов, когда-то миллионами обитавших в прериях? Чем он живет сегодня, этот красный человек? Муко́й и мясом, которые ему поставляют? Да вы только посмотрите, сколько извести и других «прекрасных штучек» в этой муке́? Разве можно ее употреблять в пищу!
Как-то раз в одно из племен должны были отправить стадо скота из сотни жирных голов. По пути к месту назначения оно странным образом превратилось в пару-тройку старых, страшно исхудавших коров, от которых воротили шеи даже падальщики-грифы. Если красный человек займется хлебопашеством, сможет ли он рассчитывать хотя бы на худой урожай, он, бесправный, которого теснят со всех сторон и которому нигде нет пристанища? А ведь каким гордым и прекрасным он был прежде, когда летал над саванной, обдуваемый гривой своего верного мустанга! И каким жалким и опустившимся выглядит он ныне в лохмотьях, не прикрывающих его наготы! Когда-то смело вступавший в схватку с серым гризли, теперь он крадется по углам, словно шелудивый пес, ворующий или выпрашивающий мелкие кусочки полусгнившего мяса.
Да, теперь он болен и медленно умирает. А мы жалостливо стоим над его убогим ложем, но ничего не предпринимаем, чтобы хоть что-то изменить. Стоять у смертного одра – дело не из легких, но стократно ужаснее, когда это ложе целого народа. Множество вопросов мучает меня. И прежде всего – что произошло бы с индейцами, получи они достаточно пространства и времени для физического и духовного развития? И какую особую форму культуры потеряет человечество вследствие их гибели? Пусть этот умирающий не смог приспособиться, но неужели из-за своей самобытности ему грозит полное вымирание и нет никакой надежды на спасение? Даже бизонам нашлось место в Национальных парках Монтаны и Вайоминга, иначе они вымерли бы окончательно. Так почему же бывшим законным хозяевам земли нет места, где они смогли бы жить и духовно расти?