Я хотел расспросить старика, как же так получилось, что о существовании дочери рыцаря все забыли, но тут подал голос гнедой. Гневко что — то учуял раньше меня и теперь подавал сигнал. Вздохнув, я полез в доспехи.
Оседлав жеребца, принялся взводить арбалеты. Томас, наблюдая за мной, чуть не плакал. Но что тут поделаешь — плачь не плачь, а толку от него сейчас никакого, с одной рукой даже арбалет не взведет.
Уже собравшись прыгнуть в седло, услышал из леса ржание — на слух, это была кобыла и, в ее ржании было что — то знакомое…
— И-го-го! — радостно отозвался Гневко.
«Кажется, война отменяется», — с облегчением подумал я, но арбалет приготовил, заработав укоризненный взгляд гнедого — мол, свои идут, чего ты вооружаешься?
— Посмотрим сначала, — объяснил я коню. — А если там не только свои, но и чужие?
Гневко спорить не стал, ударив копытом — мол, чрезмерная осторожность — это тоже нехорошо, но пусть будет по — твоему.
Из леса на нашу стоянку выезжала кибитка, которой правил наш конокрад, а сзади трусила гнедая кобылка. Увидев Гневко, радостно заржала. Если бы могла — кинулась бы на шею.
— Э, ромалы, заждались меня? — радостно выкрикнул Зарко, спрыгивая на землю. — Я вам лекарку привез!
Возвращение блудного конокрада
Если кто — то считает, что мне стало стыдно, он ошибается. В возвращении конокрада чувствовался какой — то подвох. Мне казалось, что цыган вернулся не по доброте душевной, а из — за чего — то другого. Какая ему корысть? Сам же герой дня, соскочил с козел и, как ни в чем не бывало, подбежал к Томасу.
— Жив, старый?
— Приперся, ворюга? — ощерился конюх. — Кобыла обещанная где?
— Э, рома, кобылу еще украсть надо! — возмутился цыган. — Я и так ради тебя ночь ехал и день ехал, успеть хотел. Лучшую лекарку привез! Э, да что с тобой говорить, пердун старый, — махнул рукой цыган и, обернувшись ко мне, расплылся в белозубой улыбке: — Не рад, баро? Решил, что сбежал цыган, коней украл, да? Зачем нехорошо думал?
— А что я должен был думать? — пожал я плечами. — Мог бы предупредить, что уходишь.
— Будить не хотел, — обезоружил меня цыган. — Ты спишь — хорошо спишь, как ребенок, сны смотришь, а старый стонет. Я старого потрогал — горячий весь, хошь лепешки на лбу пеки. Понял, быстрее ехать нужно, лекарку везти. И кибитка нужна — нельзя старого в лесу оставлять. Не сердишься, что коней увел?
— Правильно сделал, что увел, — похвалил я цыгана. — А как ты не побоялся ночью по лесу ехать?
— Привычный я, — подмигнул Зарко. — Коней в ночи воровать всегда легче, чем при солнце. И кони бегут легче, если им страшно. Семь лошадей — хорошо, одна везет — шесть отдыхают, к полудню в таборе был. Потом лекарку искал, коней прятал, снова сюда. Но кибитка тяжело едет, медленно.