На третью или четвертую ночь менты, хохмы ради, закинули в их камеру директора гастронома. Он, оказывается, числился у них в друзьях. Это сейчас говорят: «Мафия», тогда это называлось просто и по-русски — «Связи». Как обычно, как уже бывало, бухнули в теплой компании, закрыв входные двери. Дело было глубокой ночью, видимо, потому в их кругу и оказался этот директор. Возможно за ним специально съездили и он выдал откуда-нибудь из своей заначки это вот, специально для друзей хранящееся, пойло. Менты — народ к алкоголю привычный, глотки луженые, а вот директора развезло (может быть, пил на старые дрожжи?) и он спьяну начал обзывать своих друзей мусорами, лягавой шушарой и прочими эпитетами. Собутыльники, недолго думая, скрутили его и запихнули в камеру. Директор перепугался неописуемо. Он протрезвел, видимо, еще до того, как очутился в обществе Жоры, Чавы, Витьки и двух пьяных, которых, впрочем, можно не считать, так как они находились в отрубе, и для простоты были подсунуты под нары. Он орал, кусался, упирался изо всех сил, так что его еле оторвали от батареи в дежурке. Когда его закрыли в камере один на один с задержанными, директор, (он был на удивление молод — лет тридцать-тридцать пять) стал изо всех сил лупить кулаками в решетку, плакать, молить ментов о пощаде, приносить всяческие извинения. Вся камера со смеху каталась по нарам. Это почему-то еще прибавило директору жути, он в кровь разбил кулаки и сотрясал воздух криком так, что у Шпалы вот-вот должны были лопнуть барабанные перепонки.
— Слушай, — давясь со смеху, обратился он к крикуну, — чем тебе, ей богу, не нравится наша компания? Здесь все очень милые и веселые люди.
Директор перестал барабанить в дверь, влип спиной в стену и уставился на Витьку ошалелыми, как у крысы, пойманной в капкан, глазами.
— Вы подонки, подонки, убийцы, не прикасайтесь ко мне! — вдруг завизжал он.
Менты хохотали в зале дежурки не хуже, чем в камере, да еще подливали за воротник одуревшему от страха интеллигентишке в белой рубахе и при галстуке селедкой:
— Вот они тебя сейчас опидорасят! Натащите его, волка, на х… ребята, мы разрешаем!
И Шпала, недолго думая, расстегнул мотню, вытащил свою ялду и пошел на директора.
— А-а-а! — заметался водочный король. — Спасите, помогите, простите, не да-а-ам-мся!
Витька шел на него медленно, с пикой наперевес, и придав роже лица сурьезный вид. Когда он подошел уже вплотную, директор влип в стену, замолк и побледнел, только губа у него нервно дергалась. Постояв так возле обезумевшего, парализованного страхом чудака секунд пять, Витька как ни в чем не бывало любезно обратился к нему: