— Хочешь, сегодня они будут кричать «Да здравствует Семенова?» — спросил он ее на следующее утро, когда встретил в автобусе по пути в школу.
Ларочка смутилась, покраснела и неуверенно как-то пролепетала:
— Не надо! Зря ты их так, они хорошие ребята.
— А я что их заставлял, что ли? — удивился Шпала. — Они сами, по своему выбору. Не веришь, спроси у них сама сегодня!
Кажется, она не поверила, но задавать своим кумирам щекотливые вопросы побоялась. Ларочка жила в мире иллюзий, придуманном и подогнанном под запросы своего «я». Одних она превозносила до небес, делая их равными богам, других бесконечно презирала, и переубедить ее в этом было чрезвычайно трудно. Действительности она за доказательство не признавала и могла найти любому противоречащему ее точке зрения факту оправдательное объяснение. Но еще бы чуть-чуть и, ей-богу, дискари за водку сами продали бы ему Семенову, убедили, уговорили бы ее переспать с Витькой. Только нужна ли такая любовь через силу?
Предприятие рухнуло, когда он посвятил в него Чаву. Тот оказался не в меру деятельным компаньоном и, несмотря на Витькин запрет пользоваться лазейкой без его ведома, энергично принялся опустошать магазинные ящики и поить всякую свою знакомую, малознакомую, и вообще не знакомую шушару. Широта русской души перла у него изо всех щелей! На третьем или четвертом лове он и спалился, едва не загремел в тюрьму сам и не потащил за собой туда же Витьку, ибо Шпала наверняка знал, что друг не из храброго десятка и после первого же хорошего нажима, а тем более звиздюлины расколется, что называется, до самой сраки!. Чава полез в подвал очередной раз за добычей с глубокого похмелья (Вот где следовало бы на стене повесить плакат с надписью: «Не опохмелившись, к работе не приступать!»), руки тряслись и поэтому шнур удочки зацепился не за бутылку, а за обитый жестью угол ящика. Оставлять вещественное доказательство на месте преступления было нельзя и поэтому Сашок решил подтащить к дыре весь уже почти пустой ящик, чтобы отцепить удочку а заодно и набрать водки. Сам ящик он собирался потом как-либо разобрать и вытащить в каморку через пролом, чтобы не видно было убыли. С полпути ящик сорвался, наделав много шуму, и весь оборвавшийся шнурок остался на уголке. Выдернув из трусов резинку (иной подходящей веревки под рукой не было) Чава принялся было ее прилаживать на удочку, как дверь в комнатушку вдруг распахнулась и на пороге выросли ноги здоровенного мужика в робе. Видимо, это был кто-то из грузчиков магазина.
— Ты что тут, едрена мать, делаешь?! — рявкнул он на рассупонившегося рыбака, ослепив его лучом карманного фонаря.