Первый День Службы (Семакин) - страница 461

— И главное ведь ни за что! Ни к кому не лез, никого не трогал! — выговаривает ему наболевшее на душе собеседник.

— Да-да! — соглашается Шпала, недоумевая внутренне, как альпинист не понимает таких простых и естественных вещей. Что:

Достается в первую очередь всегда тихим и невинным. Иначе, зачем бы вообще драки были нужны и кто бы в них участвовал?

Это же очевидно! Для понимания подобной истины и институт кончать не нужно… Но все равно, какие люди! И кто-то еще после этого собирается утверждать, что в стройбат гонят одних распиздяев. А тут через одного инженеры, да еще не какие попало, а гордые! Перед самым Севастополем был какой-то долгий и нудный забор. Ни черта за ним не увидишь, как не старайся. Электрик, ведущий электричку, совсем мышей не ловит! Остановки не объявляет по-громкому. А ведь за оградой как раз должно было скрываться что-то интересное: может, атомная подлодка, или колония усиленного режима! Шпала прямо весь измаялся. Наконец тачка остановилась. Железнодорожный вокзал показался Витьке какой-то жемчужиной архитектурного строения. В натуре! Во всяком случае он довольно удачно вписывался в окружающий его ландшафт. За зданием вокзала гора, на ней колесо обозрения. С деревьев облетает листва. Из рупоров доносится: «Листья желтые». В колонне по четыре, огромной змеей они идут по городу, а от вокзала вслед звучит все то же: «Листья желтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся…» И действительно, целый снегопад желтых листьев. Настоящие сугробы под ногами! Против Икска здесь теплынь бабьего лета.

Совпадение слов с действительностью производит удивительное, неизгладимое впечатление: кажется, наступивший миг — вещий. В детстве, в самый момент рождения, может быть, предсказано было Шпале и показано, что сей миг будет: колонна, песня, желтые листья под ноги. Только до поры он забыл про все увиденное, а может и не одно это. Стерлось, чтобы теперь вспыхнуть в сознании доказательством существования какой-то высшей силы, вселенского разума, знающего все наперед. Однако руководящее это начало не страшит, не давит, оно как бы соединяет тебя с окружающей природой, с этими желтыми листьями, с морем через свою плоть. Бог-тренер с лукавым добродушным лицом появился пред Витькой в разверзшихся небесах и погрозил ему пальцем:

— Что, стервец, усомнился во мне, когда дело запахло жареным? Чуть себя не погубил собственным же безверием! Не я ль тебе столько раз доказывал мое расположение? Кто эдакую бездарь на соревнованиях в чемпионы вытаскивал? Кто сей мерзости под ноги целые толпы покоренной публики кидал? Доказываю свою милость еще раз: мечтал ли ты, Шпала-дерево, о более прекрасном выходе из последней щекотливой ситуации? То-то же! Я с тобой, пока ты — дубина, творишь без устали себе приключения. Интересно мне — старому плуту, помогать в твоих выходках. Устанешь, потухнешь душой, станешь скучным, как этот горный инженер — откажусь от своей опеки тебе: какой интерес тоску плодить? Навалятся тогда нечисть-невзгоды, да хвори и поделом! Зачем такому на свете жить, небо коптить, когда самому неинтересно и другим от него одна скука да расходы? Таких убирать с земли надо, как отработанный материал.