И тут же почувствовал, как краска стыда залила его лицо. Гудули Бережиани стало стыдно за то, что он не оценил по достоинству дарованных ему богом ста лет…
До захода солнца неумолимая действительность еще трижды напоминала о себе… И тогда Гудули Бережиани, человек, проживший на земле сто лет, стал лицом к солнцу, опустился на колени, склонил голову в низком поклоне и сказал:
— Прощай, солнце, и прими от меня великую благодарность!
— За что ты благодаришь меня, человек? — удивилось светило.
— За доброту твою, солнце, за то, что все эти сто лет после каждой ночи ты дарило мне радость наступившего утра!
— На здоровье, человек! — сказало солнце и скрылось.
— Спасибо тебе, солнце!..
Гудули впустил во двор мычавшую у ворот корову. Корова по привычке зашла в хлев, приготовилась к дойке. Гудули погладил корову, почесал по голове, но доить ее не стал.
— Сегодня отдохни, корова, лежи себе спокойно… И прими от меня великую благодарность!
— За что ты благодаришь меня? — удивилась корова.
— Хотя бы за то, что каждое утро ты давала мне по стакану молока.
— На здоровье! — сказала корова и легла.
— Спасибо тебе, корова!..
Гудули прошел на задний двор, взглянул на устроившихся на ночь кур и, прежде чем прикрыть дверь курятника, ласково потрепал петуха Лонгиноза по красному гребешку.
— Завтра буди меня, когда тебе заблагорассудится. А теперь прощай и прими от меня великую благодарность.
— За что ты благодаришь меня? — удивился петух.
— Хотя бы за то, что ты каждое утро добросовестно будил меня!
— На здоровье! — сказал Лонгиноз и заснул.
— Спасибо тебе, Лонгиноз!..
Коптилку он поставил рядом с квеври[3], аккуратно срезал глину вокруг его головки, стал на колено и осторожно поднял крышку. Тридцатипудовый квеври вздохнул, обдав Гудули крепким ароматом шипучего цоликаури[4]. Гудули глубоко втянул в себя одурманивающий запах, опустил туда черпалку из тыквы. «Буль, буль, буль», — забулькало хлынувшее в черпалку вино. Гудули чуть притронулся губами к черпалке и сказал:
— Слава тебе, святой сок винограда, слава тебе, бессмертная виноградная лоза! И прими от меня, дорогой мой квеври, великую благодарность!
— За что? — раздался, словно эхо, удивленный голос.
— За то, что все эти сто лет ты был моим верным другом в дни радости и в дни горя!
— На здоровье! — вздохнул квеври.
— Спасибо тебе!..
Гудули сидит за низеньким столом. В руке у него полная чаша с вином. Тусклый свет подвешенной на балконной стойке коптилки мерцает словно нимб над головой старика. Стекающие по щекам слезы каплями срываются с подбородка, орошая лежащие на столе кукурузную лепешку и молодой сыр, — Гудули Бережиани плачет…