Но, глядя на Ивана, он понял, что здесь совсем иное.
Иван с такой нежностью, с такой тоской и преданностью глядел на Таню, что на мгновение в душе Никиты шевельнулась ревность. Но она тут же сменилась жалостью к этому чистому, очень одаренному, тонко чувствующему парню из крохотного городка Кологрив, что на реке Унже.
Безнадежная любовь…
А может быть, это прекрасно — первая и безнадежная? Может быть, это научит его ценить и беречь любовь другой женщины, которая должна, обязательно должна встретиться ему в будущей долгой его жизни…
«Эк я расфилософствовался с высот своего Мафусаилова возраста, — Никита иронически покачал головой, — буреешь, дед. Так ты скоро святые истины выдавать станешь. А парню худо сейчас… А впрочем, не знаю, может, и не худо, может, это и есть счастье».
— Да-а, рядовой Федотов, а еще пограничник! Так тебя, Ванюша, из секрета когда-нибудь уволокут. Десять минут уже наблюдаю, а ты и ухом не ведешь.
Таня засмеялась, подбежала к Никите, поцеловала.
Иван по обыкновению покраснел, тихо сказал:
— В секрете я не рисую, Никита Ильич.
— Это ты руками не рисуешь, а воображением? Бывает?
Иван опустил голову.
— Бывает, — прошептал он, — только я с этим борюсь.
— Ну, давай, борец, поужинаем. Я, как две собаки, голодный. Есть что-нибудь, Танюха?
— Есть. Ребята на ручей ходили. Форель принесли.
— У-у-у! — заурчал Никита.
— Никак нет! Я не буду, — вскочил Иван.
— Опять начинается? — Таня укоризненно покачала головой.
— Брось ты свои китайские церемонии, — посоветовал Никита.
— Никак нет, — Иван упрямо наклонил голову, — я уже ужинал. — Он улыбнулся. — Я читал, что к работающему желудку приливает три четверти крови. За счет мозга. Лучше всего думается на голодный желудок.
— Ты хочешь сказать, что, съев эту форель, я вот тут же на глазах почтеннейшей публики поглупею на три четверти?
Никита расхохотался. Таня и Иван тоже.
— Ну, вы личности творческие, вам голодать полезно. А мне после целого дня общения с одним очаровательным иностранцем необходимо подкрепиться даже за счет моего бессмертного мозга.
Иван нахмурился:
— Да, тип… Глаз радует… Он тут одного парня, грузчика, саданул по печенке, у меня просто в глазах темно стало. Еле сдержался…
— Это ты мне брось, — Никита говорил серьезно, — что за дамские разговорчики — еле сдержался. Попробовал бы не сдержаться. Служба наша такая. Думаешь, мне целовать его охота? Ты ничего не заметил?
— Ничего. Во все глаза глядел. Ух, как мне хотелось, чтоб он вытворил чего, чтоб с треском его отсюда… А он будто чувствует, скалится только.
— И я ничего, — задумчиво сказал Никита, — и все же… все же чувствую я что-то… Сам не знаю, что, но сердце не на месте… Чувствую что-то, а что, не знаю.