— Это точно. Главное тут, конечно, не баян, а вот хватило характеру перед всей заставой извиниться. Я уже знаю: хорошо это оценили ребята. И все-таки перепадет ему достаточно. Выдержит — поумнеет и повзрослеет, мальчишество свое выкинет, мужчиной станет.
— Болезненное дело. И нам никак нельзя в сторонке стоять, направлять надо.
— Само собой…
Разговор вроде бы подошел к концу, прапорщик поднялся с приступок, но Петр Андреевич продолжал сидеть. Никитич снова присел.
— Стареем мы, Никитич, — Петр Андреевич переключился на новый разговор.
— Известно, не молодеем… Я уже какой год не бегаю по тревоге, торчу возле дежурного.
— И твой начальник отбегался.
— Слышал я от ребят…
— Решил писать рапорт об отставке.
Никитич молчал долго. «Возражения готовит поубедительнее», — подумал Петр Андреевич. Но никаких возражений прапорщик не подготовил, признался грустно:
— Я уже три месяца ношу такой рапорт в кармане, да все откладываю пускать в ход: то, думаю, пусть весеннее пополнение как следует приживется у нас, то вот — стеллажи на складе оборудую, а теперь до зимы отложил — надо же с дровами управиться, картошку выкопать.
— Годик бы поработал без меня, а, Никитич? Бабкину-то трудновато будет втягиваться — молод еще. А с тобой у него хоть о хозяйстве не будет душа болеть.
— Это верно. Придется отложить пока с моим рапортом. А вам нельзя откладывать — с сердцем плохие шутки… Правду сказать, рановато мы с вами износились…
— Зато у меня вон смена подросла. Я, к примеру, скоро дедом буду. — Эту новость Петр Андреевич сообщал бодреньким тоном, будто все это даже обрадовало его. — Скоро я тебя на свадьбу приглашу.
— Как так? — не понял Никитич.
— Обыкновенно, дней через двадцать сын мой…
— Са-анька? — не дал договорить Никитич. — Санька женится? Ну и дела-а-а…
А с крыльца заставы донеслась голосистая команда дежурного:
— Выходи строиться на вечернюю поверку!
6. ЖУКОВ, КИСЕЛЕВ И ДРУГИЕ
Очень легко сходился с людьми Петя Жуков. Он был из числа тех парней, от которых так и веет спокойствием и добротой. Открытое, всегда веселое лицо, задорно вздернутый нос, усеянный веснушками, довольно толстые улыбчивые губы — вся его внешность была под стать характеру, уравновешенному и доброму. Для Жукова не существовало плохих людей, а были такие, которым надо помочь, чтобы стали лучше. Работу он не делил на приятную или роняющую мужское достоинство; деление было иное — полезная она или вредная для людей. Он всегда чем-то был занят и совершенно не переносил праздности.
Иные ребята, как тот же Киселев, одарены впечатляющими способностями — могут петь, играть на баяне, рисовать, плясать. Ничего такого Жуков не умел и не мог. Он был просто добрым и работящим. Таким вылепила его большая семья — он был средним из пятерых детей колхозного агронома. В большой семье этой, очень спокойной и дружной, ребятишки с малых лет и без всякого принуждения, а как-то играючи и незаметно для себя втягивались в работу, труд для них сызмала становился естественной потребностью… Когда дети этой семьи стали взрослыми, они всюду, без всяких на то внешних усилий, становились очень нужными всем.