Вот и пришлось нам сесть на коней и пересечь на короткое время иранскую границу. А что делать прикажете? На фронте положение достаточно тревожное, и тут шалят, да еще как!
Меня назначили командовать одним из разъездов, и на моем участке, как назло, подлежавший ликвидации очаг оказался расположенным значительно дальше, чем мы предполагали, — более сорока километров от границы. Нам удалось, однако, своевременно и полностью справиться с заданием.
Ну и нагляделись же мы тогда, между прочим, на заграничное житье… Никогда на моей памяти наша деревня — даже в те самые голодные дни, когда я из дому уходил, — не жила так нище, так беспросветно, как эти несчастные иранские крестьяне. Грязные, оборванные, больные трахомой, они буквально потрясли меня, да и всех красноармейцев, тяжестью и безысходностью своего существования. Были там и баи, конечно, те жили за крепкими заборами, со сторожами, богато, так ведь то баи…
Вернувшись домой, я получил благодарность начальника операции и повышение по службе. Меня назначили старшиной соседней заставы. И вот тут-то я умудрился совершить свой первый и единственный серьезный проступок. На сегодняшний день — единственный: служба-то еще не кончилась…
Незадолго перед тем был получен приказ, строжайше запрещавший выходить в район границы в одиночку, и я, старый служака, прекрасно это знал. Главное, запрещали-то правильно: раньше, когда в наряд ходили по одному, имели место очень печальные случаи — убивали пограничников, уволакивали за кордон.
Ну, а я считал себя настолько опытным в пограничных делах человеком, что однажды, ранним утром отправился в район границы один. Желая хоть немного улучшить весьма скромное в годы войны наше довольствие, я решил поохотиться на джейранов.
Охота оказалась удачной, я пристрелил парочку; одного примаскировал, другого взвалил на плечи — тащу изо всех сил на заставу. И тут вдруг замечаю: четверо на ишаках пересекают границу, спешиваются, один при ишаках остается, остальные — в глубь территории топают потихоньку.
Что делать?
Ясно что. Бросил я джейрана, пополз к границе, рассчитывая отрезать гостям путь к отступлению. Хорошо так ползу, аккуратно, самому нравится. И все-таки, когда я уже совсем близко был, тот, с ишаками, меня заметил, завопил каким-то диким голосом и назад к границе кинулся. Пришлось стрелять. Тут и остальные назад пустились, да поздно спохватились, я уже хорошую позицию занял. Сперва сам, в одиночку, их к границе не подпускал, потом наши тревожную группу на выстрелы прислали. Дежурный-то знал, конечно, что я в эти места бродить пошел.