— Сонька, говоришь? Враки! Или ты не знаешь, какая она трусиха? Она на километр не подойдет к берегу! Да только ли она змей боится? Весь женский пол…
Ленька нетерпеливо перебил Олега:
— Все змеи на Уркину гору уползли. Наша соседка, тетка Глафира, сказывала: забрела она послепозавчера… тьфу, ты — третьеводни! Забрела она третьеводни на Уркину гору — за земляникой ходила, а ее голая вершина вся гадюками кишит. Свадьба, видно у них… клубками перевились, тошно даже смотреть. Так что теперь не один ты, герой, а все, кому охота, стали бултыхаться в Светлужке.
Повалившись опять на тулуп, Олег спросил — все еще недоверчиво:
— А как же их накрыли?
— Бельишко ихнее какой-то хват припрятал. Вот из-за чего сыр-бор разгорелся! Хватились они одежки, а ее и след простыл. Мечутся туда-сюда по берегу, а тут и пацанята набежали. Не то мальчишкам кто-то шепнул, не то сами случайно наткнулись на голую парочку в бедственном положении. А уж когда муженек Соньки прикатил на мотоколяске, Тишка на тот берег переплыл и огородами, все огородами, прикрывая рукой срам, домой прокрался. Сонька, естественно, заявляет муженьку: «Купалась одна и сном-духом никакого Тишку не видела, а бельишко, дескать, слямзил кто-то». Но Вася, он мильтон с нюхом, стал шарить по кустам. Не зря люди балакают: ежели самогонщик какой или жулёк в сельповской лавке заведется, то он непременно выследит и накроет! Ну, и тут тоже… Шарил, шарил Вася и наткнулся. В дупле вяза нашел узел. Тут тебе и Тишкина гимнастерочка с брючками, тут тебе и Сонькин сарафанчик-раздуванчик с панталончиками.
— Хо-хо! Ну и знатная историйка! — протянул Олег без особого рвения. — Вот спишь себе и знать ничего не знаешь, а люди, ишь ты, какие номерки откалывают!
— Так уж и знать ничего не знаешь? — подозрительно переспросил Ленька. Чуть выждав, прибавил: — А по селу слушок пополз… будто твоих рук это дельце пикантное. Соньке мстишь за измену.
— Я? — Олег, оскалясь, приподнялся на локте, сверкая налившимися кровью глазами. — Да я глотку за поклеп перегрызу! Скажи только, кто брешет?
Трусливо пятясь назад, к дверце, Ленька кисло заулыбался.
— Перестань! Ну, чего вылупился? Это я так… попытать тебя хотел.
Тощий, до крайности измученный болезнью, Пшеничкин помолчал, уставясь на Олега круглым, немигающим глазом. Олегу почему-то всегда казалось, даже с незапамятных — первых школьных — лет, что Семен Семеныч особенно пристально смотрит на собеседника левым — стеклянным глазом. Отвечая, бывало, заданный урок, восьмилетний Олег старался не глядеть в продолговатое иссохшееся лицо учителя с резкими аспидными морщинами.