Орленко, пригнувшись, побежал к домам, где на мостовой расположились его ополченцы. Он поднял их и снова повел по дворам вдоль набережной, советуясь с идущими рядом Циркиным и Мельником, как лучше построить оборону. Циркин, которому не терпелось первому вступить в бой, предлагал разделить отряд на два эшелона: сам он со своим взводом займет рубеж на берегу, вместе с пограничниками, а взвод Мельника останется пока в качестве прикрывающего и заодно будет осуществлять связь между ополченцами и штабом комендатуры. Мельник, конечно, возражал. Оба командира — худощавые, поджарые — были похожи на рассерженных петухов. Где-то рядом, у пожарного депо, внезапно застрочил пулемет и раздался крик:
— Немцы!
«Неужели прорвались?» — с беспокойством подумал Орленко и подбежал к воротам. Но на площади перед депо он увидел только двух пограничников с пулеметом. Они лежали за мешками с песком и стреляли куда-то в узкий проход между двумя большими домами.
— Да вот же они, вот!
Стоявший в воротах инструктор Доценко показал ему на группу людей в зеленой одежде, теснившихся в подъезде одного из домов, шагах в ста отсюда.
«Так вот они какие! Но почему же они не стреляют?» Он не успел сообразить, как что-то засвистело, рвануло, забарабанило по земле. Сверху посыпались стекла и щебень, маленькую площадь заволокло дымом…
— Вперед! — раздался отчаянный крик Циркина. Вырвавшись из ворот и опередив всех, командир взвода помчался по тротуару, стреляя на бегу. Ополченцы лавиной устремились за ним.
Орленко бежал вместе со всеми и тоже стрелял. В кого, куда — это угадывалось только инстинктом. Но когда он опомнился, подъезд был уже далеко позади. Какой-то мальчик подбежал к нему и, восторженно заглядывая в лицо, спросил:
— Дяденька, вы их всех убили?
Орленко удивленно взглянул на него.
— А ты чего здесь, хлопчик?
— Смотрю…
Орленко пошел обратно. На мостовой валялись трупы немцев. Ополченцы толпились вокруг них, у некоторых в руках были взятые у мертвых автоматы. Рядом с подъездом стоял на тротуаре небольшой ротный миномет и полупустой ящик с минами. Циркин и Мельник уже снова спорили, на этот раз о том, кому должен принадлежать трофей.
Секретарь горкома спросил их о потерях.
— У меня во взводе все живы, — сказал Мельник. — Один легко ранен, но домой уходить не хочет.
— А у меня трое ранены, двое из них тяжело, — Циркин показал на соседний подъезд, где над лежащими на полу ранеными хлопотали женщины, делая им перевязки. — Зато, — как бы оправдываясь, добавил он, — все восемь немцев остались здесь, никто не ушел.