— Ну, ваша пресс-конференция окончена? В таком случае, как говорят президенты и дикторы, спасибо за внимание. — Он поднимается.
Я пожимаю генералу руку. Смотрю через его плечо на портрет на стене: там он снят в полной форме, похожий и не похожий на себя, вероятно, потому, что в мундире и при орденах улыбаться не положено. Есть ли среди этих орденов тот, «перемышльский»?
— Есть, — отвечает Опякин. — Но я получил его, конечно, не там, не под Уманью. Там самолет с орденами для нас покружил, покружил над полем боя и улетел обратно… Ну, да награда человека найдет, был бы человек.
Надо уходить. А у меня еще столько вопросов! Но генерал говорит, что на днях ложится в больницу. Может быть, мы встретимся, когда он вернется?
— Не знаю, не знаю, не знаю… — уклончиво говорит он. — Обратитесь лучше к историкам. Вот их институт, рядом. — Генерал показывает за окно. — Удобно я живу: в двух шагах от истории.
— Вы думаете, они мне что-нибудь скажут?
— Скажут. У них там во какие книги!
Сквозь щелку двери я вижу серый смешливый глаз генерала.
— Ни пуха ни пера!
Выхожу на улицу, залитую осенним солнцем. Мне чуть страшновато от мысли: почему я раньше не обратился к историкам? Вдруг выяснится, что я искал зря, что все уже открыто, изучено и даже написано? «Быть или не быть?» — думаю я, оглядывая большой серый каменный куб института, Я представляю, как армия академиков в черных шапочках обрушит на меня свои фолианты…
Но все обстоит гораздо проще.
Никаких шапочек нет. Есть милые, симпатичные люди в будничных, прозаических костюмах, сидящие за столами.
Заведующий сектором — доктор наук — приводит меня в одну из комнат и кричит куда-то за шкаф:
— Юра! Кажется, по твою душу!
Скрип стула, мягкий толчок в стекло, и из-за шкафа появляется молодой, вернее, моложавый человек и, быстро взглянув на меня, протягивает руку.
Так я знакомлюсь с Юрием Константиновичем Стрижковым.
— Перемышль? Да, занимаюсь, уже давно, несколько лет. Кое-какими фактами, конечно, располагаю… А что вас, собственно, интересует?
Я говорю. Он отвечает. Короткие вопросы и еще более короткие ответы. Беседа идет медленно, с неясным душевным скрипом, спотыкаясь о какие-то неведомые мне кочки.
Сначала я понимаю только одно: мой собеседник не доктор и даже еще не кандидат, а просто научный сотрудник, каких в институте сотни. Но здесь он единственный, кто разрабатывает эту тему, и не первый год. Знает он, по-видимому, много, во всяком случае, больше, чем я. Он умеет работать с архивом, ведет обширную переписку. Читал даже то, что писали и пишут о подвиге защитников Перемышля там, за границей, бывшие гитлеровские генералы и оберсты, до сих пор не забывшие «русское чудо» на Сане…