Старик Чауна заставил меня присесть на мосту рядом с собой:
— Как там, тигра не видали? — заговорил он так, что я не сразу поняла, шутит он или взаправду интересуется, но сказала, что сегодня видели свежий след тигра. Чауна хлопнул себя по колену: — О-ё-й! Ходит куты-мафа, кругом ходит. Совсем близко здесь был. Прямо корову не могу пускать в лес. Сидит в сарае. Ты как, наверно, умеешь корову доить? — Чауна засмеялся и, вставая, заговорил уже на другую тему: — Соя в колхозе хорошая получилась. Прямо не знаем, что такое.
Я разговаривала с удэгейцами, а все наши вещи тем временем уже унесли в дом. Но разве можно здесь выходить на берег равнодушным пассажиром? Столько новостей, столько вопросов!.. Пока мы ходили на перевал, здесь жизнь шла своим чередом: кому-то достроили избу, у кого-то родился сын или дочь, кто-то купил себе корову… Все это интересно. Но главная беседа с удэгейцами была впереди. Уходя, я сказала им об этом.
Знакомая девушка, радистка Таня, выбежала навстречу с непокрытой головой. Она по очереди трясла за плечи то меня, то Лидию Николаевну и приговаривала:
— Ой, какие вы смешные!
Иван Михайлович, одетый уже по-осеннему, шел в сопровождении своих маленьких сыновей.
— А вас уже разыскивают. Тут столько радиограмм для вас из Хабаровска! Ну, рассказывайте!
На другой день для нас истопили баню. Выходя оттуда, я увидела около предбанника знакомую фигуру Чауны.
— В чем дело, отец?
— Я тебя ожидаю. Пойдем корову доить.
Старик виновато улыбнулся и объяснил мне, что невестка Исунда, жена Мирона, уехала на колхозные огороды. Корову доить некому.
— Идем, там оморочка есть, — торопил он, показывая на реку.
Мы переправились на тот берег и по тропинке дошли до Мироновой избы. Хромоногая бабушка обрадовалась:
— Ая![37]
Прыгая на одной ноге и опираясь на клюшку, она подала мне чистый подойник, полотенце и даже баночку с вазелином. Пока я доила корову, Чауна все время прохаживался около сарая. Я спросила его: зачем он здесь ходит?
— Не знаю, — ответил он. — Если не боишься, я уйду.
Корова была недавним приобретением в семье Чауны. Кроме невестки, к ней никто не подходил.
— Завтра утром придешь? — спросил Чауна, когда я собралась уходить.
— Конечно.
Через два дня явились Колосовский и Шишкин. Алексей Васильевич привез новые этюды. Среди них были великолепные пейзажи долины Сукпая, вид на гольцы, хорские ландшафты, портрет Вали Медведевой.
— А вы знаете, — говорил он вечером, сидя за столом, — я доволен тем, что побывал здесь. Все мои этюды — это, конечно, только заготовки для большого полотна, которое я задумал написать на материалах нашей экспедиции.