Когда Уайти умер, ее рядом не оказалось.
Уайти умер, и они забыли про любимую медсестру.
Больше мыслей о подарках не возникало. Все разом оборвалось, как будто морской берег накрыла убойная волна и все смела на своем пути.
И вот в пустом доме, освещенная зимним солнцем, Джессалин-лунатик вдруг с сожалением вспоминает медсестру, которая была с ними так мила… как ее звали?
Что с нами со всеми будет? Снова и снова она задавала этот вопрос погруженному в глубокий сон Уайти. Он не мог ее слышать и тем более ей ответить.
Больничные бдения. А впереди их ждала осада, о чем они даже не догадывались.
Зачем? Не надо.
Пожалуйста. Последнее слово она, кажется, вслух не произнесла.
Она их умоляла: «Не надо, не надо», хотя понимала – так они воспринимают скорбь в ее официальных проявлениях. И их позицию придется уважить. Бесконечные телефонные звонки, мейлы и эсэмэски, связанные с проведением памятного дня в декабре. Это было похоже на пыльную бурю, и она старалась не дышать из страха задохнуться.
Джона Эрла Маккларена… Уайти… будет публично провожать духовой оркестр. Вдова не станет маршировать вместе со всеми, но и протестовать против церемониала она не вправе – Уайти (наверняка) это оценил бы, не зря же он многократно участвовал в подобных церемониях в честь ушедших друзей, товарищей, родственников. Публично маршировал. Выражал скорбь. На то он и Уайти.
Искренним можно быть и на публике. Нет ничего плохого (бранила она себя) в том, чтобы скорбеть публично.
Старшие дети – Том, Беверли и Лорен – пойдут впереди вместе с оркестром.
Родне, разбросанной по Новой Англии и Среднему Западу, старым и новым друзьям покойного, его партнерам по покеру, школьным и университетским друзьям, коллегам и соперникам по бизнесу, управляющим благотворительными организациями, куда он отправлял пожертвования, – всем нашлось что сказать о незабвенном Уайти Маккларене, и все это они произносили с кафедры великолепной, с витражными окнами, старой епископальной церкви Святого Иоанна, предоставленной семье по такому торжественному случаю.
Ничего не говорила только вдова. Она сидела в первом ряду и при желании (если бы обернулась) увидела бы все пятьсот мест в часовне, заполненные теми, кто пришел почтить ее супруга.
На органе исполнялись любимые песни Уайти: «Боевой гимн республики», «О, Шенандоа», «Если бы у меня был молот», «В дуновении ветра», «Звуки тишины».
Всю эту долгую церемонию, а также последовавший за ней торжественный прием и ужин, организованный старыми друзьями покойного, вдова просидела словно забальзамированная. Хочешь не хочешь, а от участия в ритуальном застолье не откажешься. Никто так не наслаждался едой и питьем, как Уайти Маккларен.