– А с чего ж ты уверен, что победят наши?
– С того, что наши они, – рассудительно ответил крестьянин. – Ты вот, дурень, слышал, как Белогор армию оборотнев в Снэге разбил?
– А кто ж не слыхал? – Вьюн даже приподнялся.
– Так вот бойцов наших туда отправилось совсем ничего! И то победили! – веско выделяя каждое слово, проговорил крестьянин, – А ежели армия отправится, какая нечисть устоит?
– Ну, а если не победят? – не унимался Вьюн.
– Тогда ты плуг бросишь, и меч возьмёшь. И я тоже, – подключился к разговору Житич, – И Агой пойдёт, хоть и хромой он. И Паром с нами. Тут или мы, или они.
– Да мы разве умеем сражаться? – насупился Вьюн, – Перебьют только, да и всех делов.
– Перебить они итак перебьют. Хоть пойдёшь ты сражаться, хоть нет, – зевнул Агой, – Но лучше уж с оружием в руках умереть, чем сидя под юбкой у твоей жинки.
– Тем более, всей деревней мы к ней под юбку не залезем, – заржал Житич.
– Да ну вас, – обиделся Вьюн.
– Ты не нукай, – отечески ответил Паром. – А лучше подумай. Нынешние воины разве с мечом в руке родились? И сразу умели всё?
– Нет, конечно, – буркнул Вьюн.
– А раз они научились, и мы научиться сможем. Вон, говорят, лучшие солдаты Белогора тоже крестьянами были. А зрожей разбили. Оборотней. А опосля тэнеберийцев вместе с Торном остановили. Да вонь хоть у Семёна с Гаем спроси, долго ли учиться воевать?
– Недолго, но делать это надо хорошо, – уже засыпая, проговорил я, – Чтобы в первом же бою не убили…
В Горн я входил хмурым. Сон на земле, да ещё и пробуждение без любимого кофе настроение не добавили. Знакомые крестьяне даже завтракать не стали, быстро покидали на подводы пожитки, да отправились к воротам. Потащились вслед и мы с лепром. Для обозов очередь была отдельная, для пеших и конных – тоже своя. Мы с лепром подошли практически первыми, но тут подскакала на лошадях четвёрка каких-то павлинов – шляпы с перьями, как в лучших домах парижей и лондóнов. Сюртуки расшиты золотыми позументами. Рукоятки клинков в каменьях каких-то. Даже на лошадях позументы. Подъехали вальяжно, раздвигая собравшуюся очередь. Меня чуть конём не задавили. Я охренел от такой наглости, шлёпнул коняку, которая в меня упёрлась, по морде. Та отпрянула, встала на дыбы, а седок её прямо в позументах в пыль шлёпнулся.
В толпе захохотали было, да остальные дворяне так зыркнули, что хохот сам собою смолк. А упавший дворянин, молоденький, с остроносым личиком вскочил разгневанно, рукой за рукоять схватился, заорал, надсаживаясь:
– Я тебя на куски порублю, скотина!
Я сбросил с плеча вещмешок, и спросил спокойно: