Вдали показался мост через Сену – высокий, с арками, сложенными из серого камня. Попадающиеся навстречу прохожие прыскали, словно куры, в стороны, боясь не угодить под колёса безумной кавалькады.
– Догоняем! – закричал Яша. – Тараньте его, маркиз!
Уговаривать «возницу» не пришлось. Он дёрнул какой-то рычаг, агрегат рывком прибавил скорости – и с хрустом ударил капотом в задок фиакра.
«…Страйк!..»
Предместья Парижа,
Понтуаз.
Там же, в то же время.
Боль была… ошеломительная. Она раскалёнными клещами разрывала плоть, и Геннадий, даже не видя раны, точно знал, что там такое. Открытый перелом, и весьма серьёзный – пальцы, ощупавшие бедро, натолкнулись на острый обломок кости, брючина вся пропитана кровью, тёплая жидкость стекает по ноге и скапливается в ботинке.
И – боль, от которой впору потерять сознание. Но, увы, оно не никак не уходит, не окутывает его спасительной пеленой беспамятства. Беспамятства – или смерти? Он призывал её в отчаянной надежде, ясно, насколько это позволяли накатывающие волны боли, понимая, что вот теперь всё по-настоящему кончено…
Таранный удар бросил их на обочину, фиакр опрокинулся, и обезумевшая лошадь, оборвав постромки, с ржанием кинулась прочь. Виктору не повезло: дверка, возле которой он сидел, отлетела, его выбросило наружу и впечатало в невысокую каменную тумбу, бог весть зачем вкопанную в грунт у края мостовой, после чего ещё и придавило обломками экипажа. Боль пронзила ногу, парализовав всё тело – но не помешала увидеть, как Виктор, склонившись над ним, шарит по карманам сюртука – и срывает шеи заветный мешочек с чёрными бусинами, главное его сокровище.
Он попытался что-то сказать – вышло только невнятное мычание. В ответ прозвучало издевательское: «Прости, Гена, ничего личного. Тебе уже ни к чему…»
Потом минуты (часы? недели?) ожидания милосердного беспамятства. И снова руки, перевернувшие его на спину и бесцеремонно обшарившие уже вывернутые бывшим соратником карманы.
– Ну, что там?
Яша сидел в пыли, прислонившись к колесу паровика и болезненно морщился, баюкая повреждённую руку. При столкновении его, как и Войтюка, выбросило из экипажа и чувствительно приложило о булыжную мостовую.
– Вроде, переломов нет. – ответил я, завершая торопливый осмотр. – Повезло, не то, что этому гаду Войтюку. У него открытый перелом бедра, весь в кровище. Боюсь, как бы здешние коновалы ногу не отняли…
– Да и хрен с ним. – Яша попытался изменить положение, но скривился и охнул от боли. – Поделом вору и мука. А остальные?..
– Удрали. Пока я этого козла вытаскивал – перепрыгнули через ограду и – бегом, палисадниками, между домами. Я хотел, было, рвануть за ними, но тут – вижу, что и ты валяешься на мостовой и стонешь. Нет, думаю, пока я буду за этими козлами скакать по огородам, вы оба тут окочуритесь!