— Давайте раздуем в прессе кампанию о точном соответствии мочевого пузыря доисторического ханыги американскому?
— Чересчур неожиданно. Наши друзья в Пекине решат, что мы заигрываем с русскими, и надуются. Вам, Робертс, предстоит самая, быть может, деликатная, но вместе с тем и самая ответственная операция. Даже президент молит Бога, чтобы она прошла без осложнений.
Робертс почти ощутил, как за спиной вырастают крылья.
— Я не ослышался, босс? — охрипшим, срывающимся голосом переспросил он. — Что за операция?
Ответ босса был таким же охрипшим и срывающимся:
— Пластическая операция по перелицовке вашей всем ненавистной императорской физиономии под… китайскую. И вы — вновь полноправный владелец Центральной Ханыгии!
— Э-э…
— Я рад, старина, что вы согласны.
— Но-о…
— Представляю, какое веселье воцарится в Белом доме! По этому поводу и выпить не грех!
На столе зазвонил секретный телефон. Босс снял трубку:
— Алло! Господин президент? Добрый день!.. Да, он согласился без колебаний и хоть сейчас готов лечь на операционный стол. Что? Сейчас и лечь? Он уже в одном исподнем и ждет дальнейших указаний. Давать наркоз? Это минутное дело, господин президент… Служебная характеристика? О Боже, господин президент, он уже лежит — по-моему, это красноречивей любой характеристики!..
Мистер Робертс в беспамятстве валялся на. модерновом ворсистом ковре ультрасовременного офиса доктора Уикли.
Босс, обращаясь к президенту, сказал:
— Дорогая, я сделал так, как ты велела. Самолюбие нашего друга должно быть удовлетворено. Отпуск для Филдса? Ты сошла с ума! Сейчас у него самая горячая пора и… Ну, хорошо, прошу тебя, не сердись. За ланчем обо всем переговорим, о'кей?
* * *
— Дадим же волю своему богатому воображению и немного отвлечемся от суеты сует, — задымив сигарой, произнесла мадам. — Жизнь — непрезентабельный гротескный балаганчик, но как часто порою мы пренебрегаем этой непреложной истиной!
Мадам, пихая Филдса локтем, сыпала эпитетами, метафорами и олицетворениями, проявляя при этом незаурядный талант мастера словесной эквилибристики.
— Вы когда-нибудь любили, Агапий, так, как я любила Демьяна Биде?
— А вы еще и способны были любить?
— Любить и быть любимой! — не моргнув глазом, отвечала мадам.
…В окне кабинета Филдса забрезжил рассвет, дважды прокукарекал кочет, а мадам все смаковала волнительные перипетии своего тяжелейшего девичества в услужении старого торговца недвижимостью анархиста Исая Бифшстекснера. Филдс, решительно отбросив условности в обществе дамы, открыто и смачно зевал в лицо донельзя возбужденной рассказчицы.