Полковник немного помолчал и наставительно произнес:
— Ты давай на эту доску побольше ищеек с обостренным чутьем — сразу будет видно, что питомник на верном воспитательном направлении. Ну, а теперь, товарищ собаковед, показывай, что обещал.
Выйдя на двор, старые друзья, тряхнув стариной, взяли несколько двухметровых барьеров и очутились у покосившегося флигелька. Ведмедятников, сгорая от нетерпения, толкнул фанерную заслонку. Его взгляду предстала удивительная картина: на плюшевом канапе в медалях возлежало лопоухое существо с влажным пористым носом и равнодушно смотрящими на полковника глазами. Существо смачно чихнуло, зевнуло, рыгнуло, звякнуло медалями и отворотилось от вошедших.
— Служебно-розыскная собака Азиза, — отрапортовал Прохор. — Краса и гордость питомника им. Франца Кафки!
Ведмедятников недоверчиво перевел взгляд с Азизы на Прохора:
— А ты, Проша, ничего… не путаешь?
Прохор отчеканил:
— Товарищ полковник! Может, я что и путаю, но Азизу — ни с одной заразой не спутаю!
— Чем же эта зараза, то бишь Азиза, выдается?
— Всем тем, что, товарищ полковник, не убоюсь заметить, отмечено вами: обаятельной расположенностью к человеку.
— Каковы ее заслуги перед всенародным розыском?
— Можно одним словом?
— Валяй!
— Зверь, а не ребенок! Гавкнет — хоть святых выноси. За то и усеяна медалями, ядрена краля.
— А мне, Проша, надо найти одного человека, секешь?
— Для Азизы такое дело — что забор оросить. Только надо ей дать занюхать вещичку негодяя.
— У меня столько всяческих рогов, усов, шнурков и трусов — нюхай не хочу. Значит, таким образом, беру я у тебя сие творение природы и, как только хватаем переводчика-креветку, тут же возвращаю с медалью. Пойдет?
Прапорщик-собаковед заулыбался:
— Ежели переводить креветку, то лучше с пивом. Небось для Пронина стараетесь?
— Ах ты разбойничья душа!
— Хе-хе-хе, товарищ полковник!
* * *
Но все, оказывается, так просто вообще, и очень многое, оказывается, удивительно сложно в частности. К такому убеждению пришел Филдс, из последних силенок дослушав длиннющую исповедь мадам Дубовой-Ясеневой, ее прорвавшийся наружу, словно прыщ, монологовый крик души. Белые пятна мадамовой биографии, перестав быть белыми, окрасились в едкую гамму малярных красок, обретя форму сложной абстрактной конструкции.
— Симпатяга Агапий! Вы мне нравитесь! Позвольте, но я вам не какой-нибудь Иоська-газировщик с меркантильным интересом. У меня среднее специфическое образование. Если вы хотите знать, что такое Большие Политические Посиделки, обращайтесь прямо к Дубовой-Ясеневой.