Два дня Шурик не появлялся вблизи чистильщика сапог. Даже в булочную он бегал окольным путем. Но вечером у самых ворот его окликнули. Перед ним стоял Сенька в длинных черных штанах, которые он поддерживал локтями.
— Ты почему не приходишь? — строго спросил Сенька.
— Не хочу.
— Гляди, — Сенька угрожающе сжал кулаки. — Кузя душу вынет. Велел сейчас же прийти.
— А я папе скажу.
Сенька наклонился к самому уху Шурика и зашептал:
— Кузя никого не боится. У него, знаешь, какой нож? Финский! Он и батю твоего пырнет, и из тебя душу вынет. Лучше приходи, пожалеешь потом.
Опять, как и в тот день, когда он впервые поплелся за Кузей, Шурику стало страшно. Он вспомнил злые Кузины глаза, и от жалости к себе и к отцу ему захотелось кричать.
По улице шли люди, веселые, беззаботные, и никто из них не мог защитить мальчика от всемогущего Кузи.
— Придешь? — приставал Сенька. — Придешь?
И Шурик снова пошел к чистильщику, снова стоял у фонаря, пока Кузя выкрадывал из машины резиновую камеру.
Шурик замолчал. Виктор не смотрел на него. Он о чем-то думал. Потом спросил:
— А ты знаешь, зачем эти камеры воруют?
— Ахмет из них галоши делает для валенок, в деревню отправляет… У него спекулянты знакомые.
— А что сегодня со шкафом стряслось?
— Это не я, дядя Витя. Это Кузя Ахметку наказал. Ахметка деньги за камеры не отдает, всё обещает и не отдает. Вот Кузя ночью привинтил крючки к шкафу и привязал веревку. А днем к автобусу сзади прицепил. Автобус поехал, и шкаф поехал.
Виктор мотнул головой и мягко хлопнул Шурика по плечу:
— Эх ты! Герой-путешественник! Ладно. Беги сейчас туда, к ребятам, и виду не показывай, что отлучался. А завтра в двенадцать часов приходи ко мне на площадь. Зайдешь к дежурному, тебя пропустят. Придешь?
— Приду, дядя Витя…
Виктор зашел в телефонную будку, плотно закрыл дверцу и снял трубку.
5
На углу, где сидел чистильщик, всё еще толпился народ. Сюда уже притащили полуразвалившийся шкаф, и Ахмет причитал над ним, как над покойником. Постовой милиционер тщетно пытался добиться от него каких-либо вразумительных показаний. Чистильщик только проклинал неизвестных хулиганов, но ни одного имени не называл. И заявление в милицию он писать отказался. Он твердил, что ничего не знает и ни на кого не жалуется.
А в пяти шагах от него, поплевывая и злорадно усмехаясь, стоял Кузя. Он не скрывал от Ахмета, что история со шкафом — дело его рук. Он знал, что чистильщик его не выдаст, потому что сам боится милиции.
Тут же толпились и Сенька, и Петька, и другие мальчишки из Кузиной шайки. Они с восхищением смотрели на своего атамана.