Какое-то время Кампьен молча глядел на Кларри Грейса, и в нем росло невеселое убеждение, что человек этот верит тому, что говорит.
— Когда можно повидать хотя бы одного из них? — спросил он.
— Прямо сейчас, если хочешь, — ответила Рене, выходя с подносом из закутка с плитой, где она готовила еду. — Отнеси, пожалуйста, вместо меня этот поднос наверх в комнату мисс Эвадны. Кто-то ведь должен отнести. А ты, Кларри, поухаживай за мистером Лоренсом. Отнеси ему горячей воды, холодной он сам дольет по своему усмотрению.
Кампьен, держа в руках поднос, неуверенно поднимался вверх по незнакомой лестнице; даже если Эвадна Палинод, подумалось ему, отравительница, ее выбор вечерних напитков не может не показаться странным. На небольшом подносе сгрудились различные сосуды: чашка с патентованным молочным продуктом шоколадного цвета, два стакана — один с горячей водой, другой с холодной, — баночка из-под сметаны не то с сахарным песком, не то с солью, рюмка с отвратительной на вид болтушкой из сырого яйца, жестяная плошка с наклейкой «Горькая соль», на которой слово «Горькая» зачеркнуто, и засаленный пузырек с неожиданной надписью — «Керосин, для домашнего пользования».
Внутренность дома уже с первых шагов поражала необычностью.
Стены лестничной клетки были сложены из сосны; строителя, как видно, отличала строгая простота вкуса, иногда изменявшая ему; кое-где дерево было инкрустировано орнаментом, не то россыпь карточных червей, не то пик. Лестничные марши шли вдоль стен квадратной клетки, образуя три этажа; ступеньки были голые, вверху вместо люстры под лепной розеткой висела одинокая тусклая лампочка. На каждую площадку выходило по две тяжелые двери высотой под три метра.
Кампьен знал, куда идти: встревоженная троица внизу хором ему объяснила, как попасть к старшей Палинод.
Осторожно ступая, Кампьен приблизился к единственному окошку на площадке второго этажа. Остановился и посмотрел наружу: черный, вытянутый в длину дом смотрелся на фоне освещенной фонарями улицы как силуэт теневого театра; взгляд его задержался на ближайшем выступе, имевшем какие-то странные очертания; неожиданно выступ ожил и стал приближаться.
Кампьен стоял не шелохнувшись, глаза стали привыкать к темноте. Еще секунда, и за окном почти на том же уровне появилась человеческая фигура — очевидно, снаружи в этом месте был какой-то помост, возможно выступ нижнего окна-фонаря. Это оказалась женщина; он отчетливо ее увидел, когда она на миг задержалась в неярком свете, падающем из окна. В воображении остался отпечаток чего-то эфемерного и вместе нелепого: белая шляпа с огромным белым бантом, яркий шарф, намотанный на тонкую шею по самый подбородок, по моде времен Регентства