Отдав распоряжения, он вышел на площадь, посидеть на скамейке подле каменного креста. В окнах коттеджей светились огни, кругом было тихо — ни души, разве что редкий гость постучится к соседям и тут же скроется за дверью. Он вслушивался в вечерние звуки: вот что-то сказали нараспев, как, бывало, он говорил в детстве (говор этот ни с чем не спутаешь!), вот звякнула щеколда, там брякнули подойником, вдруг разом во всех домах забили часы. И за всей этой ночной возней и невнятицей он ясно различал, как на ложе из гальки ворочается река. В нескольких метрах от него белел парапет; он встал, подошел поближе и, перегнувшись через перила, стал вглядываться в черневшую внизу воду.
И тут ему вдруг померещилось что-то абсолютно несуразное — а может, так оно и было? С детства он помнил, куда течет река: если смотреть с того места, где он сейчас стоял, она текла по направлению к станции. Мальчишкой он столько раз бродил по воде (пальцы ног и сейчас помнят гладкие, округлые камешки), и река непременно толкала его в ту сторону. Но сейчас она течет вспять, по направлению к церкви! Никаких сомнений. Он ясно видел это по отражению в воде луны, белевшей над смоковницами. У камней, торчавших на поверхности, струи воды пенились, образуя воронки и разворачивая реку вспять, против течения. С час примерно Оливеро не мог двинуться с места, будто его пригвоздили к парапету: под угрозой оказалась вся стройная система воспоминаний. Он перебирал в памяти подробности своих первых свиданий с рекой. Он припомнил, как, выстроившись ровными рядами, шла вниз по течению форель: с каменного моста у церкви ее хорошо было видно. Сколько раз он смеха ради пробовал, изловчившись, незаметно уронить сверху камень, целясь в проплывавший под мостом косяк, и, конечно, всякий раз мазал — камешек еще до воды не долетал, а рыбы уже словно и не было. Он вспомнил, как они любили барахтаться в заводи, ниже по течению, за мельницей. Он вдруг отчетливо представил себе приникшие к воде ветви ивы: на них намотались длинные, выцветшие на солнце речные водоросли. «Бороды» эти облетали, клочки подхватывало течением, и их сносило — да, точно! — их сносило вниз, по направлению к деревне. Мельница же была в миле отсюда, вверх по течению, за церковью, и, если забраться выше мельницы и пойти вдоль русла, вверх по течению, то река начинала «кружить» (это, конечно, фигура речи, «кружить» она не могла, поскольку текла в то время в направлении, противоположном нынешнему). Итак, она кружила и петляла по окрестным полям и лугам, пока вдруг не пряталась под землю — там, у подножья гор и было ее начало. В детстве он излазил все верховье: отправлялся на целый день, шагая вдоль русла, пока не доходил до самого истока, топкого болотца, заросшего низкими кустиками пахучего мирта, вперемешку с яркими желто-зелеными островками лютиков. Так что он ни капельки не сомневался в том, что река брала свое начало где-то далеко за церковью, протекала по деревне и уходила в сторону железнодорожной станции. Но сейчас он собственными глазами видел (если только, конечно, зрение его не обманывало), что река текла вспять, в сторону церкви.