Хорошенько допросив Коленшо, он предложил перенести Веточку в комнату: ему было нестерпимо больно видеть ее на кухне, под парафиновой лампой. Тот согласился, сказав, что лучше будет положить ее в гостиной на диване, — она любила просыпаться там по утрам, чтоб солнечный свет обнимал ее всю, от волос до кончиков пальцев. Оливеро вручил ему лампу — освещать коридор, а сам подошел к стулу и поднял Веточку на руки. Он изумился тому, какая она легкая, — ребенок, и тот тяжелее; сноп пшеницы, и тот весит больше. Справа от окна, через которое Оливеро проник в дом, располагалась прихожая, за ней — гостиная. В комнате стоял тяжелый дух — от пыльной заброшенной мебели, ваз с сухими букетами роз на каминной полке, от порыжелых веточек лунника, похожих на стойких оловянных солдатиков. За начищенной до блеска латунной решеткой камина виднелись две огромные витые раковины, напоминая о надутых щечках купидонов, трубящих во все стороны света… Коленшо водрузил лампу на столик посреди комнаты, вслед за ним вошел Оливеро с драгоценной ношей: он направился в дальний конец гостиной и положил Веточку на кушетку, стоявшую у самого окна. Быстро снял с кресел подушки и нежно подложил их ей под плечи и голову. Взглянул на открытое настежь окно и хотел было закрыть ставни, да вспомнил, что она любила просыпаться в лучах солнца, и подумал: может, лунный свет ей тоже нравится? Так и оставил окно открытым. Оглянулся: Веточка лежала на кушетке, — справа от нее горела масляная лампа, из окна падал лунный свет. Она дышала ровно, и столько страдания было в ее восковом личике, обрамленном прядями живых русых волос, что у Оливеро заныло сердце. Молча он стоял и смотрел, чувствуя, как уходят куда-то, в этой неземной тишине, шум и ярость его беспокойной жизни.
На какое-то мгновение он забылся, а когда очнулся, увидел пылающее ненавистью лицо Коленшо над абажуром лампы. Все это время мельник стоял у столика, — как поставил лампу, так и замер, опершись рукой о край. Глаза его жадно и ревниво следили за Оливеро. Он еще во время допроса, который учинил ему этот неизвестно откуда взявшийся самозванец, почуял в нем подозрение и злость. А теперь они во сто крат усилились: он готов был раздавить соперника. Все в этом человеке раздражало Коленшо: его уверенность, его умение мгновенно разбираться в тонкостях характера и скрытых мотивах поведения — словом, все, что человек простой с трудом замечает, а оценить и вовсе не способен. Да такой в два счета окрутит Веточку, уведет ее у него из-под носа, заговорит ее, найдет путь к ее сердцу! Еще бы! Ведь он за одну ночь сумел добиться того, на что он, Коленшо, потратил долгие годы.