В тот день мы ничего больше не придумали, а поскольку до намеченного воскресенья оставалось еще три недели, было решено, что завтра я поеду с генералом на его ферму, что в пяти милях к западу от города. Там мы сможем спокойно, без спешки проработать все детали нашего плана. Генерала не смущало, что мое пребывание в его доме не останется незамеченным, и о нем обязательно узнают в Ронкадоре. Во-первых, его сослуживцам никогда не пришло бы в голову, что он укрывает тайного агента, а, во-вторых, слухи о моей персоне, помноженные на общую атмосферу таинственности и секретности, только пойдут на пользу нашим планам.
Сказано — сделано: рано утром мы уже были в седле. Я попрощался с милым Ирабуэ, пообещав в скором времени вернуться и вместе поохотиться на куропаток. В дороге я вспомнил, что мой гаучо, который к этому времени уже, наверное, вернулся в Буэнос-Айрес, попросил меня сохранить за ним должность моего охранника в этой, как он выразился, стране дикарей, и, воспользовавшись случаем, я попросил генерала о такой возможности. Он разрешил, и я с удовольствием, хотя и заочно, нанял Педро: он был образцом преданности.
Местность вокруг поражала утренней свежестью. Зеленые луга сменялись рощицами, всюду слышно было журчание ручейков. Такого разнообразия растительности я нигде не встречал, многие кустарники и деревья мне были неизвестны. Из деревьев я признал только лимон, апельсин и фигу. Ветви и листья сплетались в ажурный полог, и в этом воздушном саду кто только не жил: и белки, и обезьяны, и птицы с роскошным оперением! Но лучше всех были колибри, их было там великое множество: они порхали с ветки на ветку, зависали у нас над головами. Впервые я увидел их по дороге в Ронкадор, они еще поразили меня своим размерами — иные меньше насекомых! Но чтоб в таких количествах и такой ослепительной пестроты! Они сверкали, подобно драгоценным камням, блестели, как серебро и золото, переливались всеми цветами радуги, а то вдруг делались матовыми. Их цветовая гамма включала всю палитру: от охристых до темно-малиновых тонов, от пурпурного до фиолетового, от индиго до зеленого. В полете они так быстро машут крылышками, что самих крыльев не видно, — слышно только легкое стрекотанье. Генерал умилился, увидев, что я пришел в восторг от «ангелочков», как он их окрестил. Оказалось, он сам от них без ума и разводит у себя на ферме.
Пошли заболоченные места, пару раз мы пересекли озерца, на которых полно было уток, камышовок и бекасов. По опушкам гнездились куропатки и перепелы. Порой за деревьями виднелись то беленый домик, то ферма. На каждом шагу попадались признаки сельскохозяйственной деятельности: посадки хлопчатника, юкки, табака, а поближе к фермам — огороженные участки индейской кукурузы или сахарного тростника. Жители все больше местные, быт — спартанский. Мы как-то остановились у ворот одного дома — попить воды. Так вот, воду в грубом глиняном кувшине нам вынес хозяин. Пока мы утоляли жажду, он стоял рядом, сняв сомбреро, а его жена и дети держались на почтительном расстоянии, скрестив на груди руки. Генерал пояснил, что так они встречают всех путешественников, и его генеральский чин здесь не при чем.