Еще несколько часов приятного путешествия, и к пяти вечера мы уже были у генерала на ферме. Край плодородный, хотя и не очень лесистый. По открытым прериям, насколько хватало глаз, паслись огромные стада лошадей и домашнего скота. В тени деревьев стоял хозяйский дом — одноэтажная вытянутая постройка с верандой. Мы спешились, и внезапно, точно по сигналу, со всех сторон раздался собачий лай, захлопали крыльями птицы. Тут же со всех ног к нам кинулись молодые гаучо, сидевшие до этого в тени, под навесом, — принять уставших лошадей. Генерал тем временем повел меня в дом. Женат он был на местной, они нажили девять детей, — старшей дочери исполнилось двадцать два. Все семейство было в сборе. Он перецеловал их всех по очереди, а затем представил меня: «Прошу любить и жаловать, — доктор Оливеро» (мы с ним заранее решили, что такое обращение ни у кого не вызовет вопросов). Затем прошли на генеральскую половину, где он представил мне другую, более многочисленную часть своего семейства: вся комната была уставлена клетками с колибри. Кормление происходило здесь же, размножение — тоже. Генерал открыл дверцы всех клеток, и колибри разом выпорхнули наружу, наполнив комнату стрекотом и шумом крыльев. Они буквально облепили генерала, а он уже держал наготове трубочки из гусиных перьев, наполненные сахарным сиропом, в который эти лакомки совали свои клювики. Пока одни насыщались, другие порхали у генерала над головой, щекотали уши, порхали у самого рта, на лету цеплялись за рукав. Наконец, все угомонились: генерал устал, убрал перья, взмахнул руками «разлетайтесь, мол!», и те моментально расселись по своим клеткам.
Я успел заметить в примыкающем к комнате алькове корешки книг и из мебели стол и два стула, — больше в генеральских покоях ничего не было. Одна сторона дома представляла собой веранду, с которой открывался просторный вид на поросшие деревьями холмы, тронутые первым золотистым багрянцем осени. Веранда, как я обнаружил позже, служила спальней для всего семейства: спали там в гамаках. Впрочем, ложиться было еще рано: нас жал вкусный ужин, приготовленный генеральскими дочками.
На следующий день генерал отбыл в Ронкадор, оставив меня наедине со своими мыслями, книгами и колибри. Его певчие домочадцы приняли меня далеко не сразу, — видно, я был для них совершенно незнакомой особью: высокий и тощий, я явно проигрывал в сравнении с приземистым генералом, тем более что на моем лице не было такой кустообразной растительности. Среди книг я нашел несколько политических трактатов, призванных воспитать либеральный и терпимый взгляд на вещи, в их числе был и великий труд Вольнея