Вообще искусство управления — это умение наделять властью. Здесь самое главное — так распределить полномочия, чтоб власть всегда была при тебе, как мячик на резинке большой ли мячик, маленький, длинная веревочка или короткая — не важно: главное, что, стоит тебе пальцем шевельнуть, как переданные полномочия моментально возвращаются в твои руки. Идеальный правитель тот, кто распределил все до единой функции, оставаясь при этом в самом центре, чтоб в любую минуту все нити власти снова оказались у него в руках: если хотите, невидимка, это манипулятор, кукловод, управляющий тысячей умелых марионеток. Конечно, в государствах с более сложной системой управления механизм распределения власти более структурирован, а в Ронкадоре, с его нехитрой экономикой, я один мог держать в руках все рычаги власти.
Наконец, государственная машина была отлажена и заработала без сбоев, — тогда я занялся улучшением коммунального хозяйства. Казна наша год от года пополнялась, но я предпочитал сразу пускать деньги в оборот, по мере накопления, ибо финансы, лежащие без движения, — это деньги, выброшенные на ветер. Поэтому я разработал план застройки столицы и оборудования коммуникаций. Вооружившись теодолитом и мерной цепью[63], я обошел все городские улицы, облазил все закоулки, отметил каждую деталь рельефа, каждую впадину или подъем, распорядился что-то снести, а что-то перестроить. По моему приказу возобновила работу каменоломня, где иезуиты когда-то добывали гранит: теперь этот камень пошел на новое дорожное покрытие для центральных улиц столицы; на строительство больницы для гражданского населения, на новые, более прочные дома для жителей, взамен старых ветхих лачуг. Поначалу эту деятельность воспринимали скептически, — еще бы, ведь пришлось задействовать личный транспорт горожан и организовать добровольную работу на стройке. Но когда нововведения начали обретать зримую форму, жителям Ронкадора это понравилось, они прониклись гордостью за похорошевшую столицу, и с каждым годом в Ронкадоре прибавлялось архитектурных красот и коммунальных удобств.
Не скупился я и на перевооружение армии. Из Европы нам поставляли новейшие модели ружей и военной техники. Я сам придумал новую армейскую форму, — такой яркой и элегантной не было нигде в Южной Америке. Принцип, которым я руководствовался, был прост: низшие чины получают самую нарядную форму. За редким исключением, вся армия была конной. Так вот, у рядового был алый мундир, отделанный золотым крученым шнуром по пластрону и поясу, и розовато-кремовые галифе в обтяжку, как у гусара. Воротник и обшлага мундира тоже были розовато-кремовые, на сизой подкладке; погоны сизого цвета — на желтой подкладке. Сапоги и головной убор из черной кожи, на фуражке — серебряная кокарда. У офицеров, — после сокращений их в армии осталось немного, — новая форма имела гораздо более сдержанный вид: мундиры простого покроя, без отделки, различались между собой только по цветам, обозначавшим принадлежность к тому или иному полку. Главнокомандующий носил мундир и брюки черного цвета, золотые эполеты и кокарду.