. Ханна может отправиться в Итаку, где как раз находится кампус университета.
– Раз он в Итаке, подключите Веронику. Она там учится. Она старше!
Я тянусь к маминой руке и крепко ее пожимаю.
– Мам, не волнуйся. Я хочу помочь.
Старейшина Китинг дарит мне очередную мимолетнейшую улыбку – доля секунды, и ее нет.
– Мое решение по этому вопросу обсуждению не подлежит. Если Ханна желает помочь, вы, Мари, ее не остановите.
Заклинатели смотрят на меня с надеждой.
– Что скажешь, Ханна? Ты согласна?
В их выжидающих лицах сквозит отчаяние, и в голове у меня начинают крутиться шестеренки. Я им нужна, значит, можно поторговаться.
Скашиваю глаза на маму, и свежепроклюнувшуюся надежду опутывает чувство вины. Мое решение разобьет ей сердце, но я просто не могу оставаться в стороне. Зачем осторожничать?
– Я помогу вам. Но с одним условием.
Старейшина Китинг кивает.
– Называй условие, мы его выполним.
Я встречаю взгляд Старейшины, чтобы та поняла, как серьезно я настроена.
– Возьмите меня в отряд, который уничтожит препарат.
Мама напрягается, а Китинг утвердительно склоняет голову.
– Если сумеешь завербовать обоих и докажешь, что годишься для дальнейшей работы, мы найдем тебе место в отряде Арчера.
Мамины возражения я чувствую сразу же, но она ни одно не озвучивает. Вердикт Китинг окончателен и непреложен. Это наивысший закон ведьминского общества. Отменить его вправе лишь другой Старейшина.
– Договорились.
Пьянящая смесь страха и радостного предвкушения растекается по венам. Я обещала папе победить в этой войне.
И теперь мне, наконец-то, позволено воевать.
Остаток выходных мама со мной не разговаривает. При каждом взгляде на нее я замечаю неприкрытую боль – боль, которую причинила я, – а потом родительница спохватывается и маскирует свои чувства улыбкой. Я прокручиваю в голове варианты извинений, но все они кажутся липовыми.
«Наверное, это потому, что я не раскаиваюсь. Я ведь хотела сражаться».
В воскресенье, расправившись с домашней работой, я отправляю эсэмэски Зои, чтобы узнать подробности случившегося с ковеном. Кузина не реагирует, хоть и помечает мои сообщения как прочитанные. Чувство вины скручивает живот.
Зои пыталась связаться со мной еще летом, но я игнорировала ее послания.
Из глубины души пробиваются не очень желанные сейчас воспоминания – множество эпизодов сомнительной значимости.
Папа учил меня и Зои наколдовывать снег, потому что к зимнему солнцестоянию не упало ни снежинки, и мы расстроились.
А вечером того же дня, сразу после того, как тетя Камилла выставила нас с кухни, отец тайком принес нам конфеты.