Этот ковен не сломить (Стерлинг) - страница 65

– Я в норме.

– Думаю, в этом-то и суть. – Кэл снова тянется ко мне и хватает за руку. – Ханна, ты перенесла сильнейшую эмоциональную травму. Быстро от нее не оправиться. Послушай меня…

– Но у меня все хорошо, – упираюсь я, хотя по щекам текут слезы, изобличая меня во лжи. Голос раскалывается на миллион осколков. – Клянусь!

– Ты должна позволить себе скорбеть, горевать и печалиться. – Кэл притягивает меня к себе, и слезы еще сильнее струятся по лицу. В груди становится так тесно, что я не могу дышать. – Если не позволишь себе прочувствовать все страшные, жуткие, мучительные грани боли, твой дар, возможно, никогда не станет прежним.

Заклинатель заказывает доставку пиццы и за ланчем уговаривает проверить высказанную им теорию.

– Позволь себе легкое переживание и призови воздух. – Кэл стирает с пальцев соус. – Я все время буду рядом. Уязвимой и ранимой быть не стыдно.

Я ставлю тарелку на кофейный столик. Мы сидим в маленькой гостиной, ведь кухня здесь – скорее мастерская ведьмака, чем место для трапезы.

– Кэл, вряд ли я могу позволить себе легкую душевную боль. Такой просто не бывает.

– А ты все-таки попробуй.

– Ладно. – Я сажусь на диван прямо, закрываю глаза и опасливо подбираюсь к воспоминаниям, которые неделями держала под замком. Вспоминаю, как папа, торопясь на работу, влетал в гостиную чмокнуть маму в щеку и потрепать меня по голове. Вспоминаю, как на собраниях ковена чувствовала незыблемую силу отцовского дара.

Я уже готова сказать Кэлу, что теория не работает. Хочу заявить, что я в порядке, и причина внезапной болезненности вовсе не в психологической блокировке, как вдруг в памяти всплывает одна школьная вечеринка.

Вероника приехала, чтобы меня забрать, а папа сыграл роль тайного папарацци. Он снимал нас с невероятных ракурсов, высовывал телефон из-за угла, чтобы сделать снимок. Даже перескочил через спинку дивана, чтобы сфоткать Веронику, привязывающую бутоньерку к моему запястью.

От этих воспоминаний я смеюсь. Но стоит отвлечься, на секунду ослабить бдительность, подкатывает боль, и другие воспоминания перекрывают мне кислород.

Отец в больнице.

Доктор протягивает маме обручалку, а я понимаю, что папа умер.

Хочется кричать, а я не могу дышать, не могу думать. Почему мое сердце еще бьется?

– Нет! – Вскакиваю с дивана, ковыляю по комнате, закрыв лицо ладонями, давлю пальцами на опущенные веки, чтобы остановить слезы. Рушится стена самоконтроля, которой я окружила себя в первые недели после отцовской смерти. Нужно отстроить ее заново и заглушить воспоминания. Надо спрятать боль.