Еще ни в одной пушкинской картине Дантес не выражался так отвратительно, как здесь: «Пушкин плебей, бешеная собака, черномазая обезьяна, бездарный писака. Я не понимаю, почему он вообразил, что он литератор» (ср. в пьесе: «Я не понимаю, почему он вообразил, что он литератор? У него плохой стиль, я всегда это утверждал»).
Уездным волокитой-пошляком, почти пародией изображен и второй претендент на взаимность Натальи Николаевны – Николай I (В. Симонов):
Николай I. Сегодня я проезжал мимо вашего дома, но шторы у вас были закрыты.
Пушкина. Я не люблю дневного света, зимний сумрак успокаивает меня.
Николай I. Я понимаю вас, я не знаю, почему, но каждый раз, как я выезжаю, какая-то неведомая сила влечет меня к вашему дому, и я невольно поворачиваю голову и жду, что хоть на мгновенье мелькнет в окне лицо…
Пушкина. Не говорите так….
Николай I. Почему?
Пушкина. Это волнует меня.
Эту сцену видят многие – шпионящие придворные и, конечно, Дантес:
Дантес: Проклятый бал! К вам нельзя подойти. Вы беседовали с императором наедине?
Пушкина: Ради бога, что вы делаете! Не говорите с таким лицом, нас могут увидеть из гостиной.
Дантес: Ваша рука была в его руке. Вы меня упрекали в преступлениях, а сами вы вероломны.
Пушкина: Я приду, приду… в среду, в три часа… Отойдите от меня, ради всего святого.
Сцены опасного легкомыслия Натальи Николаевны («Зачем ты напрашиваешься на несчастье?» – укоряет ее сестра Александра), слишком заметное кокетство с императором и откровенная увлеченность Дантесом, который как право имеющий ревнует жену Пушкина к императору, не оставляет сомнений в позиции автора пьесы и авторов фильма: часть вины за гибель поэта лежит на его вдове.
И пьеса, и фильм принимают версию авторства князя Петра Долгорукого (К. Пирогов) в сочинении пасквильного диплома как несомненную и доказанную; мотив пасквилянта – «будет знать, как на красивой женщине жениться обезьяне… будет помнить свои эпиграммы».
Тотальная травля, жизнь в аду – домашнем, придворном, литературном – самая сильная сторона «Александра Пушкина», болезненно напоминающая участь самого Булгакова: царская цензура, литераторы-завистники Бенедиктов и Кукольник, беспомощный и жалкий Жуковский, и даже после смерти поэта его гонители повторяют популярное в высших кругах суждение: был человек как человек, одна беда: стихи писал.
Картина Н. Бондарчук «Пушкин. Последняя дуэль», кажется, поставила своей задачей взорвать версию заговора высшей власти против Пушкина и реабилитировать российского монарха (Ю. Макаров)>48. Как только император узнает, что грязная клевета на поэта, его доброго друга, расползлась во всему Петербургу, он берется сам честно разобраться в происходящем. Сцены, где Пушкин (С. Безруков, недавний Дантес, а еще Саша Белый, Вася Сталин, Сергей Есенин, Иешуа Га-Ноцри) пребывает с царем на дружеской ноге, мирно прогуливается с ним по аллеям Летнего сада, доверяет ему все свое самое сокровенное, демонстрирует высшую преданность, – эти сцены нарочиты и фальшивы. Безруков, играющий «живого Пушкина», страшно переигрывает: скалит зубы, обезьянничает, изображая буйный африканский темперамент; картинно переживает, что враги хотят рассорить его с государем, а ведь только Николай Павлович может помочь ему выпутаться из сети злостного заговора, который намерен истребить лучшие умы России и грозит иностранной интервенцией. В «живом Пушкине» так много Безрукова, что даже густые бакенбарды и искусный грим не могут скрыть лицо артиста, как бы ни имитировал он пушкинские портреты и изображения.