Ну и денек тогда выдался. Ну и поездил Ушаков. Но укротил все-таки собак. Еще несколько дней — и он уже уверенно чувствовал себя на нартах. И теперь, в поездке на северный берег острова, вел упряжку почти на равных с эскимосами…
— Стой! Стой! — кричат ему, — Нанук!
Белый медведь выбежал из распадка и с любопытством смотрел на незнакомцев до тех пор, пока три пули не свалили его на снег. Видно, ему не приходилось прежде встречаться с человеком, он совсем не боялся охотников. Может быть, это и лучше — что не встречался. Тогда бы его могли убить раньше.
Это красивый самец. На носу у него большой шрам, разорвано ухо. Ушаков пытается перевернуть его. Ничего не получается. Весу в крупном медведе, наверное, килограммов четыреста или пятьсот.
— С моржом дрался нанук, — говорит Кивъяна, рассматривая шрам и ухо. — Или с другим самцом не поделил на льдине добычу.
Он уверен, что медведь достался им лишь потому, что был устроен праздник в честь первого «гостя».
— Душа его ушел, теперь вернулся в новой шкуре.
— За такое короткое время успела вырасти новая шкура? И мясо успело нарасти?
Кивъяна думает, наморщив лоб. Потом лицо его озаряется.
— Сказал другому. Сказал: иди, тебя хорошо встретят.
Все смеются. Ловко Кивъяна вывернулся. А тот уже орудует ножом, свежует медведя. Вдруг останавливается.
— Голова… Домой нести надо.
— Кивъяна, — укоризненно говорит Ушаков. — Мы же договорились.
Его поддерживает Таян:
— Мы не домой едем. Мы еще много медведей убьем. Что делать будешь?
Кивъяна вздыхает. Не так-то просто нарушить обычай предков. Одно дело собрание, другое… Вот она голова. Как не воздать ей почестей?
— Вырви клык. Или коготь вырежь. Это будет твой амулет, твой защитник на охоте.
Последнее важное дело — накормить собак, и можно в палатку.
Собаки, проглотив теплое медвежье мясо, укладываются на снегу. Они сворачиваются в клубок, пушистый хвост закрывает нежный нос и лапы. Теперь им не страшна пурга, пусть заносит снегом.
Все, ветер остался за брезентом палатки.
В темноте повисает напряженное молчание. Слышно только сопение эскимосов.
— Вы что? — спрашивает Ушаков.
— Страшно, — отвечают ему, — Лучше без палатки.
Вот как! Ушаков и забыл, что эскимосы боятся темноты.
— Давайте делать свет. У нас есть жир. Таян, ты можешь?
Таян делает свет. Он кладет в крышку от банки кусок медвежьего сала, прилаживает фитиль. Огонек освещает палатку, она дергается от порывов ветра. Быстро становится тепло. Кивъяна достает изогнутый и острый коготь медведя. Он не забыл его вырезать. У него опять хорошее настроение. Кусок свежей медвежатины вызывает в нем сладкие мечты.