— Отпусти, сержант, слышь, будь человеком, отпусти…
— Пить меньше надо, Разыграев! — шурша бумагами, недовольно бурчал Пантюхин.
Во рту у Бориса Магомедовича было кисло, живот томительно подсасывало. «Только язвенного обострения и не хватало!» — тоскливо думал нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу Магомед.
И вот наконец хлопнула немыслимо далекая дверь, скрежетнул стул.
— Прошу прощения, служба, — сказал подошедший к аппарату лейтенант Цыпляков. Голос у него был невеселый и, прямо скажем, совершенно не начальственный.
— Досталось на орехи? — изобразил сочувствие Магомед.
В ответ послышался тягостный вздох:
— Эх, не то слово!.. Вы про куклу спрашивали, товарищ майор. Есть кукла.
— С голубыми глазами, светловолосенькая такая? — Магомед, забывшись, так громко выкрикнул эти слова, что воронежский дежурный испуганно на него покосился.
— Точно. Только ведь у нас она по другому делу проходит. Ларек они взяли у горбани — Лохов, Лопухов и Лепехин. Говорят, что кукла оттуда. Их три, говорят, было. Две успели толкнуть, третья в сарайчике осталась…
Борису Магомедовичу показалось, что у него из-под ног уходит пол.
— Минуточку-минуточку, Цыпляков! То есть как это… как это три?!
— Вот и я ему, товарищ майор: да как же три, когда их пять в ларьке-то было. Четыре в коробках, одна на витрине. И про «сникерсы» тоже врут они, как сговорились. Джебраилов, хозяин точки, говорит — восемь коробок «сникерсов» было, а они, сукины дети, утверждают — одна! Одну, вскрытую, у Лопухова и нашли. А еще сигареты «Мальборо» — четыре упаковки, тушенка китайская со стеной — десять банок, помада женская в тюбиках…
Желудочный спазм прямо-таки скрючил Бориса Магомедовича.
— Отста… отставить помаду, лейтенант, — мучительно морщась, простонал он. — Я тебя про куклу спрашиваю, кукла эта твоя как выглядит?
— Так ведь обыкновенно, — удивился лейтенант Цыпляков. — Они же все на одно лицо — голубоглазенькие, волосюшки светлые, ну туфельки там, платьица, рюшечки всякие. Американская, товарищ майор, кукла, а называется она — Горби!
Окно в дежурке было приоткрыто. Теплый, совсем уже летний ветерок вздувал казенные занавески, игриво топорщил хохолок на затылке сидевшего без фуражки воронежского лейтенанта. Волосюшки у него были светлые, почти белесые, совсем как…
Кислый комок подкатил к горлу Магомеда.
— Слышишь, Цыпляков, — с трудом сглотнув, сказал он, — кукла эта ваша вовсе не Горби, а Барби называется… Барби, а не Горби, понял или еще разок повторить?..
В Павловске, где Вовчик встал под заправку, Магомед вдруг спросил у шмыгавшего носом «отморозка»: