— Вас понял, — не называя собеседника по имени, сказал Фаберже. — Куда подъехать?
— Гостиница «Интурист», номер триста тринадцать. Постучи три раза, потом один раз и еще три раза. Когда будешь?
— Примерно через час.
— О’кэй. Жду.
С 20.30 до 20.42 Борис Магомедович был в душевой комнате. Выйдя из нее, он покидал шмотки в сумку, достал из кармана кожаной куртки якутскую посылочку и перочинным ножиком взрезал на ней шпагат. Под полиэтиленом была вощеная бумага, под бумагой — вата, под ватой — аккуратно завернутая в станиоль коробочка, черная, сафьяновая, явно ювелирного назначения. Волнуясь, Борис Магомедович сел за письменный стол и, включив лампу, осторожно открыл аккуратную, с серебряной защелочкой, крышечку.
В коробочке из-под драгоценностей находился мелкий, буроватого цвета порошок. Оторопело моргая, Магомед взял щепотку неведомого вещества двумя пальцами и, поднеся ее к ноздрям, понюхал.
Это была ошибка, роковая, непоправимая! В пыль растертый чемеричный корень подействовал практически мгновенно. В носу у Бориса Магомедовича защекотало, завертело, засвербило. Закатив глаза, он запрокинул голову — ап!.. ап!.. ап!.. — и чихнул, едва не ударившись лбом об стол: а-ап-чхи!..
Облачком взметнулось над столом — едкое, в микроскопических дозах добавлявшееся некогда к нюхательным табакам зелье. Князь Потемкин-Таврический, смеху ради угостивший им небезызвестного графа Калиостро, по слухам, довел последнего до пароксизма и полнейшего, с падением на пол и коликами, конфуза!..
— А-а… ап-чхи!.. ап-чхи!.. аа-ап-чхи!.. — трижды чихнул неосторожный Борис Магомедович, но это, увы, было только начало! Сорок минут подряд обитатель 313-го номера только и делал, что чихал, чихал отчаянно, громко, безостановочно!
В 21.25 в двери его номера постучали. Стук был тот самый, условный: сначала три удара, потом один, потом еще три. Изнеможенно шатающийся, с вытаращенными красными глазами Борис Магомедович, повернув ключ, открыл дверь… и очередной чих застрял у него во рту. Вместо ожидаемого Фабера Ж. на пороге стояли двое: жующий жвачку и зачем-то натягивающий на руки перчатки Вовчик Убивец и какой-то незнакомый, плотный, приземистый, лысый мужик в мятом, с пузырями на коленях, костюмчике серого цвета, смутно на кого-то похожий и саркастически усмехающийся.
Борис Магомедович все-таки чихнул.
— Будь здоров, дорогой! — хрипло сказал неизвестный, и только теперь до Магомеда дошло, кто пожаловал к нему в гости.
— Ашот?! Микадо?.. Ты?! — пятясь, пробормотал он.
И Ашот Акопович, на лице которого не было почему-то столь характерных для него кавказских усов, удивленно приподнял густые темные брови: