ИЗ ТЕТРАДИ ЦАРЕВИЧА
Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне настоящий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя. Во всех моих делах и словах руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силы перенести утомление наступившего дня и все события в течение его. Руководи моею волею и научи меня: молиться, верить, терпеть, прощать и любить. Аминь.
Молитва последних Оптинских старцев
Вот уж не думал, не гадал Мочалкин Майкл Александрович, еще в воскресенье днем всерьез помышлявший пустить себе пулю в лоб, что уже в понедельник на рассвете возрадуется радостию великой и слезами счастья неслыханного обольется! С первыми лучами солнца Василису, спавшую в горнице за ситцевой занавеской, разбудил ликующий вопль ее горемычного попутчика:
— Прозрел, прозре-ел, Господи!..
Выглянувшая в комнату Василиса увидела сидевшего на печи раба Божьего Майкла, из глаз которого, хоть и жутковатых с виду, но уже вполне человеческих, сочилась не сукровица, а целительная влага душевного потрясения.
— Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым! — широко, наотмашь крестясь на висевший в красном углу образ Спаса Нерукотворного, сказал он, и лицо его, поросшее жесткой бандитской щетиной, некрасиво вдруг сморщилось, а обожженные кислотой веки часто заморгали.
Весь понедельник в Заволоцкой Пустыни звонили праздничные колокола. Бывший Майкл, а ныне — Михаил, соименник предводителя воинства небесного, архистратига и Архангела, ходил по монастырю как именинник. Щеки его ныли от улыбки, а плечи — от объятий.
В очередной раз доказавшую чудотворность свою икону освятили. Крестным ходом обнесли ее вокруг стен порушенной обители и под возгласы «аллилуйя» вернули на прежнее место, на сиротливо пустовавший несколько месяцев крюк по правую руку от алтаря.
— Радуйся, Невеста Неневестная! — осевшим от ночных молитв голосом возгласил бледный отец Геннадий.
На следующее утро Василиса, достав из сумочки свой крестильный, на суровой ниточке, крестик, сама прихромала в церковь к началу исповеди. А уж о чем шептала она долго и горячо внимательно слушавшему ее отцу Геннадию, о том ведает только он, ее первый в жизни исповедник. Все же прочие, находившиеся в тот ранний час в Заволоцкой церкви во имя Покрова Богородицы, слышали, как батюшка-настоятель, положив руку на ее покорно преклоненную, в простом бабьем платке, голову, с тихим вздохом произнес: